Сама Мария Сергеевна годы войны провела вместе с Леночкой в Казани. Там жили родные, там легче было устроиться. Но легкость эта была весьма относительная. Ей, правда, удалось устроить Леночку в детский сад, но сама она работала в университете и регулярно дежурила то в детском саду, то в военном госпитале, а в 1942 году, когда все особенно было напряженно и тревожно, в течение чуть ли не целого года ходила работать в ночную смену на оборонный завод, тоже эвакуированный в Казань.
В Казани она и познакомилась с академиком Глазуновым, — в те годы он был еще только членом-корреспондентом, мировая известность пришла к нему спустя несколько лет по окончании войны, когда его работы сделались достоянием широких научных кругов. Но уже и в те годы авторитет Глазунова был очень велик.
Это был ученый уже вполне советской формации, сравнительно еще молодой, смелый до дерзости и яростно ненавидевший педантов и начетчиков в науке. Чистый теоретик, он хотел, чтобы из его теоретических заключений еще при его жизни были сделаны практические выводы, — теория, которая не пролагает пути практике, не стоила, по его мнению, ни гроша.
Он открыл новые законы акустики, и когда на основе его теоретических умозаключений удалось значительно усовершенствовать радиолокационные приборы, он самолично понесся чуть ли не через всю страну, чтобы присутствовать при их испытании.
Глазунов неустанно интересовался всеми новыми работами в области теоретической физики. Исследования молодых Ковригиных оставили зарубку в его памяти, и, встретив в Казани Марию Сергеевну, он сразу же предложил ей идти работать в одну из своих лабораторий.
Направление Глазунова в науке не вполне совпадало с темой, избранной Ковригиными, однако по широте и глубине исследований Глазунов был как бы неким солнцем, вовлекавшим в свою орбиту самых разнообразных спутников.
Несмотря на привлекательность предложения, Мария Сергеевна ответила уклончиво:
— Я должна посоветоваться с мужем, мы работали вместе и после войны вместе собираемся продолжить прерванные исследования.
Глазунов ее понял и не стал торопить.
— Разумеется, — согласился он. — Время терпит. Но как только у вас и вашего мужа появится желание поработать вместе со мной, помните, двери моего института для вас распахнуты.
В то время, когда происходил этот разговор, советоваться Марии Сергеевне было уже не с кем — через несколько дней после своего разговора с Глазуновым она получила похоронную.
Внешне она приняла смерть мужа довольно спокойно, не плакала на глазах у людей, не бросила работы, — родные ее в разговорах между собой решили, что за четыре года разлуки Маша отвыкла от мужа и, будучи женщиной молодой, красивой, и при этом еще с определенным положением в обществе, вскоре найдет себе человека по душе и выйдет за него замуж.
Впрочем, так думали не только родные, а и многие окружающие ее мужчины, но едва лишь один из претендентов на ее руку осмелился высказать свое желание, как тут же услышал такие холодные слова, что сразу утратил всякие надежды:
— Лучше Виктора Степановича вы для меня быть не сможете, а хуже его мне не нужен никто…
Большинство ее знакомых за глаза стали называть Ковригину “сухарем”, “синим чулком” и “айсбергом”, а меньшая часть воображала, будто Мария Сергеевна питает какие-то чувства к Глазунову, они шли в своих предположениях даже дальше, хотя на самом деле для этого не имелось никаких оснований.
После смерти мужа Марии Сергеевне советоваться было не с кем, и она послала Глазунову письмо с согласием работать в его институте, который к тому времени уже возвратился в Москву.
К моменту, с которого начинается наш рассказ, Мария Сергеевна давно уже имела звание доктора наук, по праву считалась одним из самых доверенных и ближайших сотрудников Глазунова и, несмотря на свою привлекательность и видное общественное положение, жила по-прежнему лишь вдвоем с Леночкой в отдельной квартире неподалеку от университета, в новом Юго-Западном районе Москвы.
Леночка к этому времени стала красивой, привлекательной девушкой. Ей только что сровнялся двадцать один год, и она заканчивала третий курс медицинского института.
Мать и дочь любили бывать вместе. Их связывали не только родственные отношения, но и дружба, сближало душевное целомудрие, общность интересов, одинаковые взгляды на жизнь и незримое присутствие в их жизни Ковригина. Их даже принимали иногда за сестер, тому способствовала моложавость Марии Сергеевны, хотя характерами они сильно отличались друг от друга.
В характере Марии Сергеевны многое можно было объяснить пережитым ею горем, она была сдержанна, терпелива, немногословна, от нее всегда веяло холодком, но в то же время она была энергична, настойчива, прямолинейна, умела поставить на своем и умела подчинять себе Леночку.
Наоборот, Леночка была очень эмоциональна, порывиста, даже несколько неуравновешенна; общительная и доверчивая, она любила бывать в обществе и почти ко всем людям относилась с нескрываемым дружелюбием.
У Марии Сергеевны и Леночки стало обычаем встречаться дома за обедом. К вечеру, часам к шести-семи, они обязательно сходились за столом, это было их любимое время.
В тот вечер, с которого начинается наш рассказ, они ели за столом нажаренную Леночкой навагу и вели ничем не примечательный разговор.
Мария Сергеевна рассказывала что-то о своих институтских делах, а Леночка тараторила обо всем сразу: о подругах, экзаменах, предстоящем приезде Вана Клиберна, концертах, спорте, Лужниках, прыжках в высоту и о каких-то необыкновенных пирожных…
Сидели, по обыкновению, в кухне, которая стараниями обеих женщин была превращена в самый уютный уголок в доме. Здесь стоял крытый белой эмалевой краской буфет, на белых кухонных полках поблескивала зеленой глазурью украинская керамика, окно прикрывали веселые ситцевые занавески, а на столе в синей хрустальной вазе никогда не переводились живые цветы.
Мария Сергеевна выжала ломтик лимона на остатки наваги и посмотрела на дочь.
— Мне кажется, ты злоупотребляешь занятиями в бассейне, — неодобрительно сказала она. — На носу экзамены, а ты столько плаваешь…
— Но, мамочка! — перебила ее Леночка. — Ты сама знаешь: в здоровом теле здоровый дух!
Мария Сергеевна покачала головой.
— Я боюсь, как бы этот дух не нахватал на этот раз двоек!
— Но, мамочка! — перебила ее опять Леночка. — Когда же это случалось?..
И тут-то и раздался телефонный звонок, который выбил Ковригиных из размеренной колеи их жизни.
Телефонный аппарат находился в комнате Марии Сергеевны.
— Я сейчас, мамочка! — воскликнула Леночка. — Вероятно, это меня!
Она побежала к телефону.
— Слушаю, — сказала она, снимая трубку. — Вас слушают!
— Мне нужно Елену Викторовну Ковригину, — негромко, но четко произнес незнакомый Леночке мужской голос.
