Сам майор Носов, решая элементарную для командира задачу передислоцировать батальон из пункта "А" в пункт "Б", свернул на марше не на ту дорогу и попал в пункт "В". Здесь его атаковали боевики, и Носов, неся потери, вынужден был отступить, не дойдя до места назначения.
И теперь полковник Панасенко с надеждой ждал, когда же пришлют обещанный батальон «морпехов» — боевое, слаженное подразделение, способное воевать по-настоящему. А пока. Пока приходилось обходиться тем, что имелось в его распоряжении.
— Носов, ты что, не проснулся?
— Так точно, проснулся.
Носов с утра был голоден и зол. Голоден потому, что комполка вызвал его, не дав позавтракать. А Носову всю ночь снилось мясо. Много мяса — свежего, красного. Он отрезал куски от большой груды и насаживал на шампуры. Отрезал и насаживал. Шампуров было много, и выглядели они аппетитно. Солдаты натаскали огромную кучу хвороста, но никак не могли ее поджечь. А Носов все резал и резал мясо…
Он проснулся, чувствуя, как желудок давит жесткая рука голода. Едва встал, а тут посыльный.
— Товарищ майор, к полковнику!
На столе перед командиром полка расстелена столь нелюбимая карта.
— Носов, ты знаешь, где мы находимся?
Полковник задал вопрос с подначкой, так его задают ученику, когда хотят подчеркнуть его слабину: «Петров, сколько будет дважды два, ты знаешь?»
Носов ответил с полной серьезностью:
— Так точно.
Полковник взял со стола красный карандаш, постучал им по карте.
— И где же мы находимся?
— Здесь.
Носов смело ткнул пальцем в нужное место, благо оно было обведено красным. Командир полка всегда тщательно вел боевую документацию.
— Верно.
Красный карандаш, оставляя на бумаге тонкий след, прошелся по карте.
— Через полчаса пятая рота должна быть готова к маршу. Поведешь ее сам. Сюда. — Карандаш вывел на зеленом фоне лесного массива фигуру, похожую на фасолину. — Готовится войсковая операция по ликвидации отряда Нахаева. Твоя рота должна оседлать дорогу, ведущую в горы. Нельзя допустить отхода и распыления банды.
— Так точно.
— Маршрут твоего продвижения проконтролирует авиация. Сам прими меры. Время следования в район назначения — два часа. Связь по радио.
— Так точно.
— Вопросы?
— Во взводах нет офицеров, двое в госпитале, один в командировке. В строю только лейтенант Колышкин из запаса. Боевого опыта нет.
Хотел спросить Панасенко: «А у тебя он богатый?» — но сдержался. Лишь осадил майора:
— Носов, кончай. Придут «морпехи», тебя заменим. А пока действуй. У меня офицерского резерва нет.
— Так точно.
Для непривычного уха словосочетание «так точно», которое усердно повторял Носов, может показаться бессмысленным. Но для военных эти два слова часто становятся палочкой-выручалочкой. Сколько раз, бывало, вспыхивало начальство гневом и уже казалось, на сей раз не устоять майору Носову, но все обходилось.
— Ты понимаешь, что наделал?! — гремел командирский голос. — Тебя судить за это мало!
— Так точно!
И вибрировали невидимые струны в душе полковника, и думал он: «Все осознает человек. Зачем же его казнить?»
Да и кто другой, кроме Носова, на вопрос: «Ты понял задачу?» — ответит столь быстро, уверенно и лихо: «Так точно!».
* * *
Рахман Мадуев тоже не любил топографию, потому что не знал ее. А не знал в силу того, что не кончал военных училищ. Впрочем, в картах Рахмани не нуждался. Он был типичный горец — гордый, отчаянно храбрый, дерзкий, вступавший в драку, не заботясь о последствиях. Во всяком случае, себя щадить Рахман не умел и учиться этому не собирался. Как истинному сыну своей земли, Рахману было знакомо в родном краю все — горы с их складками, родники с их водой — кристально чистой, с запахом сернистого газа, грунтовые дороги и вьючные тропы, скалы, на которые можно взойти, несмотря на кажущуюся их неприступность, и откосы, по которым даже не стоит и пытаться вбираться. Рахман держал в памяти все кошары и станы, разбросанные по горным пастбищам, развалины населенных пунктов и все пещеры, мог наперечет назвать места, удобные для засад и скрытых отходов с поля боя.
Эти качества позволили Рахману очень быстро выдвинуться в командиры группы боевиков и прослыть удачливым воякой.
Еще славился Рахман тем, что в его отряде хорошо действовала разведка, которой командир занимался самолично, и налаживал каналы оповещения и связи.
Когда отряд Мадуева оттеснили в горы, а самого Рахмана объявили в федеральный розыск, дела у боевиков не пошли хуже.
Рахман Мадуев жил на земле, где знал все и всех. В удобный день и нужный час он лично приехал в районный отдел милиции.
Постоял у стенда, на котором висела листовка с его портретом и значился заголовок: «РАЗЫСКИВАЕТСЯ». Усмехнулся снисходительно и пошел прямо к начальнику — Султану Тарамову. Заговорил, не подавая руки:
— Э, Султан, ты меня знаешь?
Тарамову тридцать пять, Мадуеву — двадцать восемь. Тем не менее Тарамов встал.
Кто он на чеченской земле, этот Тарамов? Пес Москвы, слуга ненавистного ельцинского режима.
А кто Мадуев? Национальный герой, борец за свободу гор и горцев. Что там ни пишут, что ни говорят в столицах, высшую стоимость жизни узнают не по ценникам в магазинах.
— Рахман, дорогой, садитесь!
Широким жестом гостеприимного хозяина начальник милиции указал на стул. На самый почетный, потому что в кабинете только этот стул был целым — со всеми четырьмя ножками и сиденьем, не продавленным задами посетителей или сапогами солдат.
— Это хорошо. Султан, что ты меня знаешь. И хорошо, что тебя знаю я. Можешь поверить, у тебя нет лучшего заступника, чем Мадуев. Аллах свидетель. Я — червяк, ты — начальник милиции. Разве не так? Но я тебе предан…
Что означали эти комплименты, чем они ему грозили, Тарамов не знал и потому возмущенно замахал руками:
— Зачем вы так, уважаемый Рахман?
— Можешь поверить, Султан, дураки уже давно предлагали тебя…
Рахман посмотрел на почетный стул и, опустившись на него, чиркнул ребром ладони себе по горлу. Жест выразительный, красноречивый. От таких жестов душа опускается к самому нижнему выходу, и начальнику милиции стало совсем не по себе.
— Ты понял, Султан?
Начальник милиции сглотнул загустевшую вдруг слюну: чего уж там не понять?
— А вот я всем говорю: Тарамова не тронете. Он такой же борец за свободу, как вы, только борется по-иному. Разве не так, Султан?
