меня. — И зачем вы моего сына ударили?
— Дочка, ты ослепла что ли? Или мозг давит? — перешел я в наступление. С такими только так и надо. Да я в её возрасте и представить не мог, чтобы на взрослого и незнакомого человека просто так накричать. — И че орешь на меня? Отвечать!
Хотя нет, переоценил я её. Теперь-то оно понятно, откуда у сыночка взялся рыбий взгляд. Ну точь-в-точь, как у неё. И что такое? Не привыкла, когда с тобой в твоей же манере разговаривают? Эх, дочка, ремня отцовского ты давно не получала.
— Ему всего девятнадцать лет, — ляпнула невпопад женщина.
Меня бабушка еще во время блокады Ленинграда учила, что иногда стоит признавать свои ошибки. Если ты понимаешь, что не прав, то признай это и исправься. И я сейчас понял, что не прав. Блаженный ведь он. Вон как улыбается! Я поделился своим предположением, но в ответ услышал кудахтанье:
— Сами вы дебил! Он у меня умный! В университете учится! На бюджете! Юрист и гордость России! За такими, как он, будущее всей нации!
Я заржал. От всей души заржал! Хохот пробивался изнутри. Глаза заслезились, в груди не хватало воздуха. Я пытался успокоиться, но не получалось. Вот уж насмешила!
— Гордость России?! Вот это?! — я указал пальцем на ряженого парня. Смех так и продолжал оглашать округу. — Будущее нации? Да если это наше будущее, то можно хоть сейчас в гроб ложиться.
Уж не знаю, последние слова повлияли иль преклонный возраст, но мне стало трудно дышать. Сердце кольнуло, в глазах появилась муть, я завалился на землю.
Я не испугался. Детство с фашистами под боком, потери родных и близких, постоянные военные конфликты, служба в КГБ — всё это заставило позабыть о таком чувстве, как страх. Я, конечно, немного лукавлю. Было у меня волнение и во время родов — царство ей небесное — жены; и когда в девяностых ко мне в квартиру вломились — царство им небесное — братки, а я с внуком сидел; и когда… А, нет. На этом всё. Больше-то и вспомнить нечего. Атрофировалось (вон оно какое я слово знаю!) у меня чувство страха, так что сейчас его тоже не было.
Я уходил с чистой душой. Двум моим сыновьям я давно оставил мебельный бизнес. Надеюсь, что эти остолопы не перегрызутся между собой. Хотя не должны — я правильно их воспитал. Настоящие мужики! И при этом поднимались по службе с самого низа. Я не помогал им, так что они всего добились сами. Внукам и правнукам открыл счета в банке (пущай помянут любимого дедулю добрым словом). Бойцов для защиты Родины подготовил. Газ выключил, свет погасил, утюг… Вот насчет утюга не уверен. Эх, дырявая моя память! Умирать пока что рано. Так, собрался! Глубокий вдох… И выдох… Вдох… И выдох…
Я успокоился и открыл глаза. Передо мной нависло лицо петуха. Я снова заржал. Да он ещё и ноздрю себе проколол! Ну прям как корова, чесслово!
В груди ощущалось давление, воздуха не хватало, а зрение заволокло серой дымкой. Сердце стукнуло в последний раз и навсегда остановилось.
И я умер. Умер под звуки собственного хохота. Достойная смерть! Хотя с утюгом ничего не понятно. А вдруг действительно забыл выключить? Тьфу ты… Так давеча же сломался он. Эх, память-то ни к черту!
А следом произошла странная вещь. Я очутился в каком-то зале, заставленном саркофагами. И что это за место-то такое? Чистилище? Сейчас меня будут судить и определять, куда я попаду: в рай или в ад? Хотя чего тут думать? С теми грехами, что у меня за душой, не светит мне рая.
Самочувствие было превосходным. Поясница и колени перестали ныть. Да и дышать стало проще. А глаза! Я только сейчас понял, что всё прекрасно вижу.
Передо мной на двухметровом постаменте лежала мумия. Бинтов на ней не было, но тело уже было иссушено. А у её изголовья стояла нагая девочка. Совсем молоденькая. Даже груди не начали вырисовываться. Нескладная, худая, с детским лицом и длинными локонами. Мамка, поди, пару часов потратила, чтобы заплести такие.
— Внучка, ты хотя бы срам свой прикрыла, — сказал я. — Негоже девице молодой щеголять в чем мать родила. Вот, возьми, — я попытался скинуть куртку, но понял, что она, как и вся остальная одежда, исчезла.
— Нет, Пётр Ильич, — ответила девочка. — Не было у меня матери. Я сама — Мать.
Слова показались странными. Детородного возраста она точно не достигла — слишком уж маленькая. И что-то в её фигурке казалось мне неестественным. Какая-то деталь ускользала. А потом я понял: «Пупок. У неё нет пупка! Совсем! Куда же он делся? Его зашили что ли? Современные хирурги и не на такое способны! Видывал я как-то диво-дивное. В интернетах показывали бабу с тремя сиськами…»
— Ты прав, Пётр Ильич. Нет у меня пупка, — прочитала мысли девочка. — А про хирургов я ничего не знаю. В моем мире нет такого объединения.
Она посмотрела на меня и улыбнулась. Зубы её заострились, глаза засветились красным цветом, тело покрылось чешуёй, а из копчика вылез трехметровый хвост. Образ довершили распахнутые кожаные крылья и огромные рога. Девочка воспарила и произнесла:
— Я Великая Мать, Первостихийная, Первоосновная и Первородная. Могучая владычица Мертвого океана, повелительница Темных земель, Хозяйка Запретной юдоли…
— Имя-то есть у тебя? — перебил я её. Тоже мне, королевишна нашлась. Ну до чего же современные технологии дошли! Выглядит как настоящая. И как она так быстро переоделась? Нет, я, конечно, и не такое видел в цирке, но всё равно — впечатлен! И веревок, за которые она подвешена, ведь не видно. Ну и ушлые же иллюзионисты пошли!
— Это не иллюзия, — вклинились в мою голову мысли. — Я — богиня Тиамат. Пресветлая и Лучезарная, разрушительница оков плоти и…
— Да понял я. Самая-самая во всем. Успокойся уже! — приказал я.
Вот ведь пигалица малолетняя! Разрушительница оков… Знавал я одну разрушительницу такую — по телевизору видел. Только у неё драконы были. И то была очень ладная девка! А эта — сама как дракониха: такая же страхолюдная. Я, кстати, с правнучкой смотрел как-то мультик (хороший, хоть и пендосовский) про большого и доброго зеленого великана. Так и него друг был — осёл. Не в том смысле, что он был тупой, как петух (гордость нации. Тьфу, блин!) А именно животное такое. Вьючное. Так у осла того любовь случилась. Как раз с драконихой. И осёл этот смог как-то потоптать её. Ну вот смотрю сейчас на эту
