В годы своей беззаботной юности Кэлли и не задумывалась о темной стороне вопроса. В ее тогдашних представлениях супружество было уделом каждого.
Однако со временем Кэлли стала придерживаться несколько отличной точки зрения. Она пришла к печальному выводу о том, что некоторые люди – к ним она причисляла и себя – не созданы для утешения в супружеской любви. Их жребий – повергнутые мечты, потери и разочарования и неугасимая сердечная боль любви, не меркнущей с годами, к тому, кто не оправдал возложенных на него надежд.
Порой Кэлли казалось, что кое-кто отождествляет любовь с роскошными букетами и сентиментальными открытками, приложенными к ним. Такая любовь Кэлли не прельщала. Она не верила в атрибуты и символы, была чужда формализма в проявлении чувств. Оттого и страдала, когда ее смутные душевные порывы оставались безответными.
– Белль, я искренне считаю, что не все созданы для брака. Думаю, это просто не для меня. Поверьте, я не лукавлю, – тихо поделилась своейубежденностью Кэлли.
Цветочница склонилась над рабочий столом, грациозно отмотала пунцовую атласную ленту, отмерила длину и рассекла ленту по косой – этим отрезком она облекла стройные перекрещенныеножки цветов и переплела ленту иксом, затем еще раз с противоположной стороны, как тесемочки балетных туфель, а у самого оснований завязала красивый бант. Проделала она все это удивительно быстро, ловко, безошибочно. Белль неотрывноследила, резюмировав увиденное словами.
– Вот что значит опыт. Сделаешь дважды – лучше, чем впервые, трижды – очаровательно, четвертый раз – безупречно, в пятый волшебно… А в который по счету раз ты это делаешь, милая?
– Я не считаю, Белль, – кротко отозвалась Кэлли.
– Знаешь, я была уверена, что каждый мойочередной брак сложится лучше предыдущего – доверительно сообщила ей хозяйка и рассмеялась – Может, стоит еще попробовать?
Кэлли удивилась такому легкомыслию, Белль овдовела менее года назад.
– Я бы просто не рискнула выходить замужстолько раз, – сказала девушка и взгрустнула.
– А я знаю, что тебе необходимо сделать, чтобы избавиться от этой хандры, Кэлли. Нужно отпраздновать! – энергично объявила Белль.
– Что именно?
– Будем праздновать нашу свободу, в моем случае – освобождение. Пусть тебя это не шокирует. Я любила своего покойного супруга, ты это знаешь. Но факт есть факт. Я вновь свободна. Однако же надеюсь, такое состояние не продлится долго. А чтобы со свободой распроститься, следует ею насладиться вдоволь. Потом не жалко будет отказаться от нее. Ты согласна, Кэлли?
– Но у меня и намерения такого нет.
– А у меня есть естественная человеческая потребность опять найти себе одного из множества. Все, что красивой женщине нужно уметь, – это смело положить глаз на того единственного. Потом все само завертится. Оглянуться не успеешь, ты – жена. Если остановишься и задумаешься, все, пиши пропало. В таких делах много думать вредно.
– Нет, Белль… я не могу так. А главное, не понимаю, для чего мне это. Я счастлива, когда работаю с цветами. Сомневаюсь, что еще что-то сможет подарить мне такое блаженство и чувство внутреннего равновесия. А числиться влюбленной, нервничать в ожиданиях звонка, переживать из-за элементарного недопонимания, различий в характерах и темпераментах… Нет, увольте, – упрямо проговорила Кэлли, убирая с рабочего стола обрезанные концы стеблей.
Белль озадаченно смотрела на нее, потом не выдержала и сказала:
– Говоришь как старушка. Имей в виду, Кэлли, цветы не согреют твою постель.
– У меня есть плед с электроподогревом. Кэлли встала из-за стола, взяла свое последнее творение и отнесла его на консоль, положив рядом с остальными.
– Прежде, чем ты заберешься под свой плед с электроподогревом, могу я попросить тебя сходить к О'Мелли этим вечером и передать приглашения, которые мы сделали на свадьбу его дочери? В первый раз наборщики переврали имя жениха. Хорошо, что ошибку вовремя заметили, иначе убытков бы не миновать…
– Вы, Белль, все не оставляете своих попыток разнообразить мою общественную жизнь.
– Что ж в том дурного, Кэлли?
Одра Грин, бухгалтер «Белль Марьяж», поздоровалась с обеими женщинами, вышедшими в приемную свадебного салона.
– Что на сей раз, замышляешь, Белль? – задорно спросила она начальницу. – Узнаю эту лукавую смешинку в твоих глазах!
– Да вот, подумываю, как бы Кэлли свести с мистером Совершенство.
– Неужели такой существует? – искренне удивилась смешливая Одра Грин.
– Да, стоит, ждет ее на пересечении переулка Грез и проспекта Несбыточности.
– В компании с пасхальным кроликом Банни и Санта-Клаусом, – заметила Кэлли, принимая стопку пригласительных открыток для мистера О'Мелли.
– Единственный, кто у нас сейчас на примете, так это ожидающий выполнения заказа О'Мелли, – объявила Белль Маккензи. – К нему-то Кэлли и направляется.
– Сама справишься или нужна группа поддержки? – поинтересовалась Одра.
– Спасибо за предложение, но уверена, что справлюсь сама. Принимая во внимание все напутствия, Белль, иного и быть, не может.
– А если мистер Совершенство действительно поджидает тебя в проулке? – притворно строго спросила Белль Маккензи.
– Если, – скептически повторила ключевое слово девушка, – если… Тогда вы первая об этом и узнаете.
В руках Кэлли держала картонную коробку, наполненную серебристыми конвертами с приглашениями на праздничный пир, которым в скором времени суждено разлететься по свету, извещая о судьбоносном решении двух молодых сердец.
Джаред Таунсенд верил в пользу проб, проверок и испытаний. Все должно подвергаться обследованию, никакой умозрительный довод не следует с ходу принимать на веру, факт должен быть доказан.
Любая абстрактная концепция разлагалась им на сумму реалистических обстоятельств и подвергалась тщательной критике. Он был убежден, что поэзию можно ценить лишь за изящество форм, но не воздвигать на ее идеях свою жизнь. Лишенная поэтики статистика, снабженная беспристрастностью математических методов, в большей степени способствует выбору верного пути, нежели своевольная интуиция и капризное вдохновение. По личному опыту Джаред знал, что не может быть счастливых случайностей, способных привести к закономерному итогу. Поэтому, без мысли о внезапной встрече, он в четверг вечером завернул на свет окон уютного бара. У него было дело.
Все спорят о любви и ее природе. Джаред не спорил. Он знал наверняка, что любовь как поэтическое таинство – лишь блажь. Но есть человек, со своими слабостями, мотивами и резонами. И есть другой человек, который подходит или не подходит ему, сочетается с ним в значимых аспектах или же не сочетается. Идея проста и предельно ясна. Джаред не понимал, к чему все усложнять. Словно в желании оправдаться в незатейливости своих мотивов, словно из страха перед правдой.
