водопроводную компанию. Хотя Анненберг и его жена — вполне респектабельные граждане, он — бывший посол при Сент-Джеймсском дворе, она — бывший шеф протокола США, оба они друзья президентов Никсона и Рейгана, семейное состояние омрачено тем, что его основатель, отец Уолтера, покойный Мозес Л. Анненберг, сделал деньги на телеграфной службе новостей для букмекерских контор, которая передавала информацию между ипподромами по всей стране. В 1939 г. старший Анненберг был осужден за уклонение от уплаты подоходного налога, оштрафован на восемь миллионов долларов и приговорен к трем годам тюремного заключения.
Менее известна, возможно, но по финансовому положению не уступает Анненбергам семья Блаустейн из Балтимора. Отец-основатель, Луис Блауштейн (Блаустейн), родился в Литве в 1869 г. и приехал в Америку в подростковом возрасте. Он начал свою деятельность как торговец керосином и придумал новаторский для того времени способ транспортировки топлива — стальную бочку на колесах с патрубком в нижней части — предшественницу автоцистерны. Затем он открыл первую в Америке автозаправочную станцию. До этого момента бензин продавался на обочине, что было очень неудобно. В то время автомобилистам приходилось верить служащему станции на слово, чтобы узнать, сколько бензина нужно залить в бак, и чаще всего владелец станции добавлял несколько галлонов к цене. На станции Блаустейна эта резкая практика была исключена, и на верхнюю часть каждого насоса была прикреплена десятигаллонная канистра, на боку которой был отмечен объем, чтобы автомобилист мог видеть, сколько он получает. Это был предшественник современных дозирующих насосов.
Но самой сложной его инновацией стала разработка первого специального антиблокировочного моторного топлива, которое произвело революцию в бензиновой и автомобильной промышленности и сделало возможным использование двигателя с высокой степенью сжатия. Бензин Блаустейна назывался тогда, как и сейчас, Amoco. Луи Блаустейн умер в 1937 г., и компания перешла к его сыну Джейкобу. В 1954 г. Джейкоб Блаустейн договорился о продаже Amoco компании Standard Oil of Indiana за акции, которые сделали семью Блаустейнов крупнейшими акционерами этой компании. Сегодня Блаустейнам принадлежит около 5 250 000 акций Indiana Standard, стоимость которых в хороший день на Уолл-стрит составляет от 315 000 000 до 400 000 000 долларов.
Интересно, что те российские евреи, которые решили искать свою судьбу самыми неортодоксальными и рискованными способами, оказались хотя и не в нищете, но в финансовых слоях значительно ниже Прицкеров, Ньюхаусов, Анненбергов и Блаустейнов. Мейер Лански, проживший долгую и насыщенную событиями жизнь в качестве главаря организованной преступности, умер с состоянием от 100 до 150 тыс. долл. А вот у эпатажных кинопродюсеров золотой эры Голливуда дела шли еще хуже, несмотря на то, что они когда-то обладали огромной властью. Возможно, это объясняется тем, что они жили в мире, где чрезмерные траты стали чуть ли не нормой, накладными расходами, которые должны были учитываться в стоимости бизнеса, и где все должны были умереть без гроша в Доме престарелых актеров, который предусмотрительно помог создать Луис Б. Майер. Но сам Майер, некогда самый высокооплачиваемый человек в США, умер с состоянием всего в 10 000 000 долларов.
Из этих цифр, однако, видно, что русско-еврейские иммигранты, хотя и не создали состояния, равного христианскому, но и не бедствовали. И если до приезда русских немцы были доминирующей экономической группой евреев, то русские быстро превзошли немцев как по численности, так и по покупательной способности, что стало постоянным источником неприязни между двумя группами — немецкими евреями «старого» капитала и эффектно появившимися русскими нуворишами.
В некотором смысле карьера русско-еврейских предпринимателей, о которых я решил (довольно произвольно) написать, и их истории успеха в двадцатом веке напоминают саги печально известных христианских баронов-разбойников столетия назад — Фриков, Гулдов, Карнеги, Вандербильтов, Гарриманов, Хиллов и Рокфеллеров первого поколения, которые доказали, что «новые деньги» и «плохие манеры» не исключают друг друга. Новые еврейские бароны имели много общих черт со своими старшими христианскими коллегами — наглость, энергичность, огромный эгоизм, определенную жадность и почти трогательное отсутствие юмора. Все они рассматривали «бизнес» как смертельно опасную, увлекательную игру с нулевой суммой, в которой на любом поле есть только один победитель, и радостную возможность перехитрить федеральное правительство. Все были умны, даже очень умны, но лишь немногие из них были хоть сколько-нибудь интеллектуальны. Ни один из них, похоже, не получал особого удовольствия от своих денег, когда они доставались ему в таких огромных количествах. Их вкусы в удовольствиях оставались простыми, плотскими и недорогими.
Так чем же отличаются американские еврейские предприниматели ХХ века от выходцев из Восточной Европы? Проще говоря, они были более честными. Почти все без исключения (включая Мейера Лански) они верили в то, что хорошо зарабатывают. Они были исключительно осторожны с мнением клиентов. Мало кому из российских евреев доводилось кричать: «К черту публику!» — проклятие, которое произносил Уильям Генри Вандербильт. В этом есть талмудическая традиция. Талмуд сам предписывает не прибегать к резкой практике и предостерегает, например, от того, чтобы еврейский сапожник размещал свою лавку в непосредственной близости от лавки другого еврейского сапожника. Прямой конкурент должен иметь пространство для локтя, для дыхания и процветания. Возможно, эти этические нормы объясняют, почему на протяжении веков правящие дворы Европы предпочитали вести свои самые важные и деликатные дела с евреями. Им можно было доверять.
Это существенное отличие также позволяет объяснить, почему в целом успех русско-еврейского бизнеса в Америке был воспринят остальным населением спокойно и уважительно, без зависти и злобы. Бароны-разбойники прежних времен вызывали страх и ненависть у населения, их очерняла пресса. И сегодня имя Джея Гулда является синонимом свирепой жадности и фискального мошенничества. Но кто сегодня может сказать что-то плохое или вообще что-то плохое о деятельности Николаса Прицкера или Луиса Блаустейна? Их общественный имидж остается благодушным, если он вообще существует.
Коллективные истории успеха русских евреев в Америке — вопреки таким кажущимся трудностям — также иллюстрируют мысль, хорошо сформулированную Эмерсоном в «Американском ученом»: «Если одинокий человек неукротимо опирается на свои инстинкты и остается там, то огромный мир придет к нему на помощь». (Дизраэли, еврей, выразился несколько иначе: «Все придет, если человек только подождет»). Принеся с собой из Старого Света так мало культуры, пригодной для использования в Новом, эти еврейские мужчины и женщины обладали именно инстинктами: инстинктами, которые подсказывали им, что нужно бороться и выживать.
Это не значит, что большинство восточноевропейских евреев в Америке были бойцами и инстинктами. У большинства не было ни амбиций, ни возможностей, ни талантов, ни соблазнов побеждать. Большинство зарабатывало на жизнь, платило налоги, умирало и хоронилось под слова кадиша.
