Его собеседник, шеф полиции Эр-Рияда, покашливая, гладил бороду.
– Есть учёные, которые другого мнения.
– Вы имеете в виду Аль-Шаммари, как я полагаю. Аль-Шаммари – старый человек.
– Он говорит, что ужас пережитого зрелища казни может удержать детей от того, чтобы их самих впоследствии потянуло на преступление.
Было очевидно, что шеф полиции разделяет эти взгляды.
– Может быть. Но я в этом сомневаюсь.
– Шейх! – воскликнул второй. – Этот человек торговал наркотиками! Неужто вам его жалко?
На мгновение у принца Абу Джабра Фарука-ибн-Абдул-Азиза Аль-Сауда возникло смутное подозрение, что шеф полиции его обманывает. Что, разумеется, было немыслимо.
Он недовольно покачал головой.
– Я беспокоюсь за души детей, вот и всё. Дети – наше будущее.
Внизу на площади палач встал позади осуждённого. На груди его скрещивались ремни. Лезвие меча сверкало на солнце.
– Так откуда он, вы сказали? С Кипра?
– Да, – мрачно ответил шеф полиции. – Киприот. Был студентом академии короля Фахда. В стране достаточно давно, чтобы уже знать законы Аллаха.
Удар мечом, сделанный как будто быстрее, чем мог заметить глаз – и тело осуждённого упало вперёд, тогда как голова покатилась прочь, туда, где её задержала бетонная стена. Вздох ужаса пронёсся по толпе. Кровь хлестала из разрубленной шеи и впитывалась в песок – несколько мгновений, пока не перестало биться сердце.
Большие окна из коричневого стекла в центральном терминале аэропорта Ла-Гарди вели на улицу. Пахло фритюрным жиром и луком, у кассы была давка. Никто не обратил внимания на двух совершенно разных мужчин, сидевших рядом на высоких барных табуретах у стойки, перед каждым стоял поднос с фастфудом.
Один из них, худой, загорелый, лет пятидесяти, поглощал свой гамбургер и говорил при этом сдержанным голосом, с болью во взгляде. То, что он говорил, перекрывалось дешёвой музыкой, прерывалось объявлениями по радио и последними звонками и было неразличимо уже за ближайшим столиком.
Второй не прикасался к своему подносу и только слушал. Он походил на бывшего футболиста-профессионала. И только пасторский воротничок, выглядывавший из-под тёплой куртки, нарушал это сходство.
– Эта игра в прятки долго не продержится, – сказал он, когда первый наконец смолк.
– Разумеется. В том-то и беда.
– А сколько? Как вы думаете?
– Две недели. Самое большее. Скорее даже меньше.
– Это значит, что момент, к которому мы готовились, настал. – Широкоплечий кивнул. – Хорошо, что вы мне позвонили. Хоть и рань была несусветная.
– По-другому было нельзя.
– Вам не надо оправдываться.
– Я не ожидал, что встречу вас. Я не знал, что вы как раз были в Нью-Йорке.
– Божья воля, сын мой. Последнее выступление моего лекционного турне.
– Ваше преподобие… Честно говоря, тогда я не хотел в это верить. Но вы оказались правы. – Он вынул из кармана пальто конверт с письмом. – Это моё прошение об отставке. Я возьму его с собой в Вашингтон и там брошу в почтовый ящик. И буду собираться. Я хочу уехать ещё сегодня вечером.
– Мы вас ждём.
– Поэтому я и хотел с вами поговорить. Это риск – принимать меня. Вы должны отдавать себе в этом отчёт.
– Дело не дойдёт до того, чтоб вас стали искать всерьёз, – сказал мужчина, которого собеседник называл «ваше преподобие». – Перед концом-то света.
Часть первая
Глава 1
Прошлое
Нью-Йорк! Это было как прибытие в другой мир – тот, что ярче сиял, был обширнее и полнился куда большей энергией, чем мрачная, тесная, усталая Европа, из которой приехал Маркус.
Он проснулся, когда его мягко потрясли за плечо и несколько раз повторили:
– Маркус! Мы прилетели!
Он встрепенулся, увидел яркий дневной свет, льющийся из иллюминатора, глянул вниз на сверкающую синюю воду и угадал силуэт города, невероятного города на горизонте. Нью-Йорк.
– Ещё не совсем, – спросонья сказал он. В следующий момент на него нахлынуло ощущение счастья – такое сильное, что захотелось издать ликующий крик. – Но всё равно что прилетели! – воскликнул он и улыбнулся своему соседу по креслу. То был итальянец из их группы, симпатичный худощавый человек его возраста, говоривший по-английски с забавным акцентом, но бегло.
Стюардесса раздавала зелёные бланки для въезжающих, на которых надо было удостоверить своей подписью, что не везёшь контрабандой наркотики, не собираешься убить президента и так далее. Все те вещи, в которых ни один человек не сознается добровольно, тем более если он действительно замышляет что-то подобное.
Маркус едва успел проставить во всех графах «нет», как самолёт уже зашёл на посадку, которая оказалась мягкой, словно скольжение горячего ножа сквозь сливочное масло. Когда готовились к выходу, вокруг были бледные, промаявшиеся целую ночь люди. Маркус, напротив, чувствовал себя выспавшимся и полным сил; он и в самом деле спал так крепко, как ему уже давно не удавалось.
Они покинули самолёт через телетрап, лучшие времена которого давно миновали: стенки проржавели на швах, а покрытие пола протёрлось до металла. Но разве это имело значение? Как-никак, телетрапы стали обыденностью в аэропорту Кеннеди ещё тогда, когда повсюду в мире приходилось топать от самолёта по лётному полю сквозь непогоду и ветер.
На сгибе телетрапа одна дверь стояла раскрытой. Внутрь проникали интенсивный запах бензина (керосина, мысленно поправил себя Маркус), громкий гул двигателей на холостом ходу – и гнетущая, удушающая жара! После ночи в прохладе на борту самолёта это было так, будто в нос ему ударило дыхание страны, покорить которую он прибыл. И вот, поди ж ты, это дыхание оказалось драконовым, огнедышащим!
Потом они стояли в очереди на контроль и смотрели, как вооружённые люди в униформах орудовали металлоискателями. Очередь продвигалась медленно, прямо-таки мучительно медленно. Надо было перестать поглядывать на часы. Кабинки становились ближе с каждым шагом. Дойдёт и его черёд, это было неизбежно. И какая разница, когда это случится?
В какой-то магический момент взгляд Маркуса упал на паспорт винно-красного цвета у него в руках, на зелёный бланк, вставленный в него, и на первую напечатанную на бланке строчку: «UNITED STATES OF AMERICA».
Вид этой строчки будто током пробил его. В продолжение мгновения у него было такое чувство, будто все тайны и загадки мира лежат перед ним разгаданными и раскрытыми, и одна из этих тайн состоит в том, что нет более всесильного, более могущественного порядка букв, чем этот. Затем спины стоящих впереди продвинулись ещё на один шаг, ему надлежало замкнуть промежуток, и магический момент растаял.
