на холодную плитку, набью себе синяки или того хуже, поврежу какую-нибудь часть тела. Но всего этого не происходит, потому что какая-то неведомая сила ловит меня подмышки и уверенно ставит на пол.
– Майкл, Ди! Вы опять за своё? – хрипловатый бас раздаётся за моей спиной, и я медленно оборачиваюсь. Задираю голову повыше, откидываю назад светло-русые пряди волос, которые растрепались после стычки с мажором и теперь загораживают мне обзор, и разглядываю своего спасителя.
Черноглазый высоченный брюнет с широкими плечами и лёгкой щетиной на лице словно позабыл о моём существовании. Сейчас он смотрит на парочку взбалмошных школьников, который виновато опускают взгляд в пол. А потом и вовсе, исчезают из поля зрения.
– Иди, кнопка, – он легонько щёлкает меня большими пальцами по носу, – твои в соседнем здании, вовсю грызут гранит науки и ластики на карандашах.
Он широко улыбается, обходит меня с левой стороны и выходит на улицу.
– Держи, – Мышкина протягивает мой рюкзак, который слетел с плеч, когда мажор пытался познакомить меня с местным напольным покрытием.
– Спасибо, – шепчу, не сводя взгляда с двери, за которой только что исчез мой спаситель. Интересно, это ученик или кто-то из молодых учителей? Для школьника он выглядит слишком взрослым, а для педагога – чересчур юным.
– И тебе спасибо, ты смелая, – брякает Мышкина, вырывая меня из размышлений.
Она машет рукой и, оправдываясь, убегает. Ещё бы, звонок прозвенел минут пять назад, и мне тоже не мешало бы пойти на занятия.
В каком кабинете урок у одиннадцатого класса?
Глава 2
Шустро перебирая короткими ногами, поднимаюсь на второй этаж. Если верить расписанию, которое весит на стене возле учительской, то класс, в который меня определили, занимается сейчас в 14 кабинете. И идёт так урок химии, которую я к счастью, очень люблю. А ещё, знаю на «отлично», поэтому смогу ответить за своё опоздание.
В моей старой школе химичка была – просто жуть. За малейшее опоздание она вызывала к доске и гоняла по всему пройденному материалу. А если кто-то вдруг начинал шептаться или того хуже, смел переговариваться в полный голос, она швыряла в нарушителя фломастером для доски. Поговаривали, что эта привычка у неё осталась с тех времён, когда в классах висели обычные доски, на которых писали мелом. Именно мелом она раньше и кидалась.
Но химик Эрна Владимировна довольно сильный, любого оболтуса может к ЕГЭ подготовить, если возникает необходимость. У неё каждый год кто-нибудь из выпускников сдаёт предмет на сто баллов.
Останавливаюсь возле двери нужного кабинета и уверенно стучу в пластиковое полотно. Надеюсь, мой стук услышат.
Медленно опускаю дверную ручку вниз и заглядываю в кабинет.
– Простите, можно?
Возле доски стоит высокая худая женщина. Она оборачивается на мой голос, и очки, сидящие высоко на носу, слегка спускает на переносицу.
– Скворцова Надежда? – спрашивает учительница тонким голосом.
Радует, что её предупредили о том, что в классе новая ученица. И женщина не задаёт лишних вопросов.
Молча киваю в ответ и ищу глазами свободное место. Присаживаюсь за первую парту, достаю из рюкзака учебник, тетрадь и ручку.
Боковым зрением замечаю, что справа от меня, за соседней первой партой сидит Мышкина-Пышкина, которая «колобок». Отчего-то становится светло на душе, что мы с девушкой оказались в одном классе.
Ещё меня радует полное равнодушие со стороны остальных одноклассников. Но я прекрасно понимаю, что причина может крыться не в сознательности сверстников, хотя этот вариант был бы самым оптимальным. Вполне вероятно, что учительница химии обладает таким авторитетом среди учеников, что они не смеют при ней и рта раскрыть лишний раз.
По ощущениям проходит половина урока. Часов в кабинете нет, а доставать телефон, чтобы посмотреть время, я не хочу. Это всё-таки неуважительно по отношению к преподавателю.
Я мысленно радуюсь тому, что попала в такой примерный и дисциплинированный класс, но моя радость мгновенно улетучивается, когда входная дверь открывается и с грохотом ударяется о стену. Пятнадцать голов, не считая учительницы, оборачиваются, как по команде в сторону источника шума.
В кабинет плавной походкой входит девушка, с которой я столкнула при входе в здание. Ди её, кажется, мой спаситель называл. Вот, собственно, и он. А замыкает неторопливую процессию мажорик, который меня об пол швырнуть пытался.
– Штерн! Чернышевский! Ря-гу-зов… – громкий крик химички медленно сходит на «нет» с появлением в кабинете нахального мажора.
Компашка рассаживается по местам, громко перешёптываясь друг с другом и с некоторыми другими одноклассниками. Они ударяют друг друга по рукам в знак приветствия, а от былого благоговения не остаётся и следа. Подростки, словно, сходят с ума после появления троицы. Вот тебе, и дисциплинированный класс.
– О! – выкрикивает мажорик. – А эта мелюзга что у нас в классе делает?
Я не оборачиваюсь на его возглас, но чувствую кожей спины, что он прожигает во мне дыру.
– Михаил, – химичка обращается к парню заискивающим тоном, – до конца урока осталось меньше десяти минут, ты позволишь мне закончить?
От услышанного я слегка приоткрываю рот, а мои брови начинают жить собственной жизнью и стремительно ползут вверх.
Вот тебе и учительский авторитет.
Оставшееся время пытаюсь сосредоточиться на объяснении домашнего задания. Звенит звонок, и кабинет, а вместе с ним и вся школа, наполняются размеренным жужжанием.
Я собираю свои вещи с парты и складываю их в рюкзак, снимаю со спинки стула куртку – не успела занести её в гардеробную.
К моей парте подходит Мышкина.
– Привет ещё раз, – она говорит довольно тихо. Создаётся впечатление, что опасается, будто её кто-то услышит. – А ты… ты серьёзно…
Девушка окидывает меня взглядом, когда я поднимаюсь со стула, но не говорит больше ни слова, только прикусывает нижнюю губу. Не знает, как спросить.
– Да, мне семнадцать, я учусь в одиннадцатом классе, – отвечаю, предвидя назревающие в голове Мышкиной вопросы. – Меня, кстати, Надей зовут.
Протягиваю руку для приветствия, которую девушка охотно пожимает.
– А я Вера. Вера Мышкина, – широко улыбается.
Выглядит вполне жизнерадостной, не то,
