глубинное видение и понимание устройства мира. Но практические психологии только тужатся, раздувая вводные части своих учебников до такого размера, чтобы они стали похожи на теорию. А потом быстро сбегают к тому, что им действительно нравится и что у них получается. Связи у их теории с тем, что они действительно нашли, почти нет. Почему?
Во-первых, все потому же, что теория – это не несколько глав или книг, написанных подобно «настоящим» теоретическим сочинениям. Теория – это вообще не вводная часть науки. Теория – это созерцание, созерцание того, что ты делаешь и как ты это делаешь. Практики же вместо созерцания пишут главы, похожие на «теорию» из книг по академической психологии.
Это означает, что созерцают они при этом лишь то, как пристроиться под крылышко академической науки, и поэтому теория практической психологии совсем не теория.
Но еще хуже то, что теория, которой они подражают, чаще всего тоже не теория. А если и теория, то научного сообщества, но не науки как поиска истины. Вот это беда!
Академическая психология, лишив себя души, до сих пор не определилась с предметом, который изучает и созерцает. Точнее, без единого предмета предметов этих стало множество, к тому же они постоянно меняются. Как писала о психологии Британская энциклопедия: «Бедная, бедная психология. Сперва она утратила душу, затем психику, затем сознание и теперь испытывает тревогу по поводу поведения». Откуда все эти сложности?
Теория – это созерцание действительного предмета своего исследования, то есть предмета, который есть в действительности. И созерцание пути или способа, которым ты этот предмет исследуешь.
Если предмет твоей науки душа, то созерцать нужно ее. И для этого надо просто обратить взор на душу. Не получается…
Почему? Слишком сложно удерживать взор на том, что так привычно и к тому же невидимо, как воздух. Просто попробуйте созерцать воздух. Это быстро надоедает, и хочется бежать за более яркими созданиями, которые в нем порхают, летают и падают…
Мы не готовы к такому подвигу, как психология. Наши академические ученые, избравшие предметом своих исследований душу, – совсем юные детишки, которым, как писал в середине девятнадцатого века Василий Николаевич Карпов, еще охота бегать за бабочками по полям. Они уже убелены сединами, увешаны академическими званиями и регалиями, но это лишь в этой жизни. В действительности они слишком юны, чтобы удерживать внимание на том, что так неприметно. Вероятней всего, это чуть ли не первая жизнь, когда они задумались о душе.
Задумались и тут же утомились от усилия, расстроились оттого, что победа не дается сразу, надули губы и сказали: и вообще никакой души нет! Вот и вся психология!
Искусство созерцания, очевидно, не дается с лету, к нему надо идти, приучая себя, возможно, не одну жизнь. И освоить его так же сложно, как другие душевные качества – терпение, душевность, спокойствие, верность себе, любовь…
Созерцать душу прямо – очень трудно для человека, обращенного в мир тел. Ее там нет, она созерцается взором, обращенным в себя. Но обратить взор не менее трудно, потому что ток жизни, охота, которая влечет нас сюда, захватывает наше внимание и привязывает его к тому, что снаружи. Ведь мы затем и приходим на землю, чтобы познать эту жизнь и отдаться ей. Такое направление естественно для воплощенного существа. И насильно свой взор можно обращать на такие нездешние вещи, как душа, только на краткие мгновения в минуты редких душевных состояний и большой силы.
Именно в такие минуты молодой человек решает, что станет психологом. К сожалению, второе прозрение посещает некоторых из них лишь при смерти…
Тем не менее, решение познать душу является первым началом психологии.
Понимание, что познать ее можно напрямую, прямым созерцанием, будет следующим началом, из которого вытекает вопрос: почему же это не получается?
Ответ на него будет третьим началом. Ответ-решение: жизнь и моя яростная природа, рвущаяся в жизнь, не позволяют мне созерцать, они манят и отвлекают меня, не давая обернуть взгляд внутрь и привязывая его к внешним вещам и явлениям. И я увлекаюсь ими.
Увлекаюсь всей душой, даже забывая про душу! Это ужасно, но это прекрасно. Яростный человек может жить в прекрасном и яростном мире, только проливаясь в него всей душой. А это значит, что все, что я делаю, так или иначе содержит в себе мою душу. И если я делаю какие-то внешние вещи, то они, безусловно, содержат в себе следы моей души.
Пусть это лишь тени, отбрасываемые на стены пещеры, но по теням я могу судить о том, что их отбрасывает. Это уже важно. Потому что само такое созерцание теней уже дает знание предмета. Но еще важней то, что, глядя на тень, я всегда знаю, куда повернуться, чтобы увидеть то, что ее отбрасывает. Оно всегда ближе к свету…
Все, что я называю тенями души, есть культура, как это принято именовать. И в ней тоже скрыт предмет психологии, как вы это понимаете.
А то, как от игры с внешними вещами перейти к созерцанию теней, от них – к пониманию того, что отбрасывает тени, а затем набраться смелости, повернуться и прямо поглядеть на душу и самого себя, это – созерцание пути, которым наука душеведения может прийти к своему предмету. Путь, он же способ, научно называется методом.
В сущности, метод психологии оказывается методом самопознания. Хотя он вполне применим и для оказания помощи другим, потому что мы все устроены одинаково.
Вот исходные начала прикладной психологии.
Теперь подробнее обо всех входящих в это понятие частях.
Глава 1
Психология
Нельзя ни писать книгу по психологии, ни заниматься ею, не определив, что же ты понимаешь под этим словом. Существует научное и бытовое понятие психологии. Где взять научное, я не знаю.
Научные братья большей частью обходятся без подобного определения, ссылаясь на то, что определение это слишком трудно. Просто пишут себе в рамках некоего понимания, так сказать, имеющегося у них по умолчанию. Лишь редкие психологи рискуют рассуждать о предмете своей науки, но при этом общего понимания так и не выработано. Как я показал это во Введении, научное понимание психологами психологии множественно и всегда спорно.
Хуже того, предмет этот болезнен для психолога, почему они и избегают самого первого вопроса своей науки. Думаю, болезненность эта существует с тех времен, когда, по выражению русского историка Ключевского, психология стала наукой о душе без души. Именно с тех пор психологам постоянно приходится придумывать себе предмет,
