Рапиду, потому что его профиль оставался открытым после просмотра лого.
Сигнал под его именем все еще мигает фиолетовым светом.
Горло у меня покрывается ледяной коркой и сухим песком. Одновременно.
Святое провиденье, я хотя бы отправила с личного аккаунта, а не с рабочего. А там у меня имя не указано; вообще ничего не добавлено, что помогло бы идентифицировать владельца.
Сдавливаю виски похолодевшими пальцами, но почему-то кожей ничего не ощущаю.
Так, спокойно. Тихо. Меня на фотографии не узнать. Из аккаунта дополнительной информации не вытянуть. Только если к разработчикам пойти или к безопасникам, тогда…
Прекрасно. Великолепно. Идеальнее некуда.
Из всех возможных ошибочных получателей фотография отправилась безжалостному Альфе. От меня, едва ли не единственной Омеги в здании. И вот сейчас, идти к нему на поклон, хотя он, наверно, считает меня менее ценной, чем бронзовую статую волка возле центрального входа в «Ново-Я».
Едва не наворачиваюсь на ровном месте, когда во время моего поднятия со стула в кабинет врывается запыхавшаяся Танечка.
— Ты… идешь? — даже не отдышавшись, она поправляет белокурые локоны и осматривает комнату, словно ожидает найти что-то в той необычное.
— Иду вот, — вздыхаю и захлопываю крышку ноутбука, чтобы прихватить с собой.
— Он уже в здании, — тихо произносит Танечка, поглядывая на меня с осторожностью. На ее тонких запястьях позвякивает каскад титановых браслетов.
Глава 2
Я знаю. Конечно, я почувствовала его в то же мгновение, как Каин перешагнул порог. Странно, что небоскреб не пошатнулся, есть же в жизни приятные чудеса. Здание уцелело, как и моя гормональная удавка!
— Береги… себя, — шепчет мне вслед она, когда мы доходим до лифта, чтобы разойтись в разные стороны.
— Спасибо, Танечка, — улыбаюсь против воли и держу лицо, даже когда секретарша скрывается за углом.
Ребристая пластмасса панелей турболифта врезается в стекло дверей столь же небрежно и грубо, как и все металлические поверхности небоскреба вломаны в скалу.
Здание «Ново-Я» — единственное такое в мегаполисе. Впечатано в твердь мрачного гранитного камня, бесконечной длиной сливаясь с грозной линией скалы, сужающейся острием, казалось бы, прямо у подножья небес. Камню лет семьсот, наверно.
На пятьдесят седьмом этаже, возле зала совещаний, уже образовалось небольшое столпотворение. Первый раз подобное происходит на моей памяти. Топ-руководство — вовсе не тот сброд, что сбивается в кучу. Они все обычно вышагивают как павлины в брачный период. И заимели привычку просчитывать на сколько минут опоздать, дабы свой статус подчеркнуть.
Я устраиваюсь в конце стола, но, к сожалению, единственное свободное место — едва ли не прямо напротив центрального. Там, где Альфа Рапид и должен восседать по плану.
Когда он минует порог, ровно в пять часов, тишина в зале напряженной точкой собирается, и столь осязаема, что чудится будто в нее отовсюду свет испуганно втянулся и спрятался.
Пространство мрачнеет, пропитываясь угрюмостью резко усаживающегося Рапида, и никогда еще графитные пористые поверхности скалы не смотрелись столь уместно… Здание словно в твердь когда-то специально для Альфы поместили.
И когда Каин заговаривает, запах как раз до меня дотягивается. Неумолимой хваткой стойкого кедра, удушливой спиралью ветивера запах Альфы будто окольцовывает взмокшую кожу моей шеи. Попытки выдохнуть проваливаются: легкие ширятся, вбирая аромат глубже и глубже, и превращая его в нечто осязаемое, нечто материальное…
… как, как такое возможно?
Моя ладонь невольно прикасается к горлу.
Немыслимо, мысль в голове гремит раскатом грома, немыслимо!
Запрещено законом появляться в общественном месте без супрессанта. Никто так не делает! Сумасшествие.
Принуждаю голову пошевелиться, чтобы рассмотреть реакции окружающих. Другие Альфы точно должны отреагировать. А тут их целых четыре! Но никто… никто не выдает изумления или возмущения. Притихшие, они неотрывно фокусируются на центре, на Рапиде.
И что-то словно приказывает мне посмотреть прямо на него. Новый прилив, — невидимым и невозможным дуновением, — сумасбродного, пьянящего ветивера, и я будто в оковах замираю.
Системы организма, все как одна, останавливаются, как от поломки. Дурман Альфы закачивает в меня гормоны, ошалев от свободы. Пыл и похоть, толкаясь пузырьками, шквалом перекачивают взбунтовавшуюся кровь. Гормоны проштопывают каждый сосуд, чужеродная химия остервенело принимается за мой мозг, как за ткацкий станок.
Серые глаза приковывают меня к себе немигающим взглядом. Штормовое ненастье глядит в меня безжалостно долго. Каин позволяет себе всего лишь один сбивчивый взмах ресниц, и теперь сталь оцепеневшего взора прокручивается во мне острием клинка.
Я на блокираторах, сжимаю горло сильнее, я на блокираторах!
Все происходящее… невозможно.
Даже если он явился без супрессантов, должны сработать мои блокираторы. Почему по мои жилам несется теперь одурманенная кровь?
Он опускает взгляд на телефон перед собой, а затем снова возвращается ко мне. И так по кругу.
Догадка растапливает вату, забившую голову под завязку, и озноб умудряется мгновением задержаться на моей разгоряченной коже.
Каин Рапид рассматривает фотографию на экране и сверяет со мной.
И то, что казалось невыносимо ужасным еще полчаса тому назад, теперь не имеет никакого значения.
Его запах… напал на меня, вцепился в горло, и отпускать не намеревается. Я, наверно, все-таки издаю какой-то звук, когда понимаю, что отпускать не намеревается никогда.
Со стороны затянувшаяся тишина чудится неестественной. Небеса, большая часть присутствующих способна прощупать то, что происходит. Происходит со мной. И, видимо, с ним тоже.
А потом Альфа Каин Рапид заговаривает, голосом рокочущим и столь объемным, словно каждый звук моментально порождает эхо:
— Итак, начнем.
Глава 3
— По департаментам, выхлоп и вход, с начала года, коротко.
Директор финансов отмирает, когда Рапид склоняет голову в его сторону, даже не удостоив подчиненного взглядом.
Потому что взгляд Альфы занят.
Бесконечным напором давления на меня.
Пальцами цепляю себе взмокшую кожу на шее, и взгляд туда сразу же целится.
У меня и рука вспотевшая, и вдоль горла каждая сползающая капелька, хоть и размером с песчинку, бьется разрядами. И везде-везде мокро.
Я не успеваю толком поразмыслить о том, что моя жизнь закончена. Обычно говорят «прежняя», потому что тогда начинается новая, но… у меня только одна жизнь может быть. Альтернативы меня убьют.
Не успеваю, так как образ сожаления сразу же перехватывается неистовыми пылкими переживаниями. Гормональной нечистью, что зашприцевывает вены тягучим непреодолимым желанием.
Я всегда, всегда боролась с Омегой внутри, и полагала, что научилась как, но сегодня… сейчас все кончено.
Лихорадка Омеги мне знакома, хоть я и десяток лет не слазила с блокираторов. А это… это не регулярная интоксикация похоти.
Это — гормональная детонация, воронками бахающая по жилам, меняющая биологический рельеф, смещающая слой за
