Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 8
вытряхивая из рабочей одежды Короткевича странного ребенка.
— Собственно, нельзя ли узнать, на каких правах мой халат был, так сказать, передан…
— Тонька сам его взял! — вмешалась Елизавета.
— Ладно тебе! — одернул ее Иван Климович. — С халатом неловко получилось, Вы извините. А вообще — это Тонька, большой почитатель Левенгука…
— Он собственный микроб открыть хочет! — опять влезла в разговор Курочкина.
— Елизавета! — прикрикнул на нее Жуков. — С Вашего позволения, Леопольд Янович, я Вам позже все расскажу. В личной беседе.
— Понимаете, совершенно удивительный случай, — начал свое объяснение Иван Климович, когда они сидели за столом в буфете, энергично распиливая одноразовыми ножами кусок жареной свинины, похожий на дубовую кору по виду и твердости.
— На следующий день после того, как Вы заболели, — продолжил он, — приходит этот мальчик и говорит, что он ищет «охотников за микробами». Я ему говорю, дескать, ты пришел по адресу, так что можешь сказать, что тебе от них надо. Думаю, пробирки какие- нибудь для школы будет просить. А он отвечает: «Я хочу стать Левенгуком и открыть свой микроб». Ну, вы же видели его. «Мужичек- с- ноготок». Вырастешь, говорю, приходи учиться, станешь микробиологом, может что- нибудь и откроешь. Он молча сопит, а потом баском таким гудит: «Мне сейчас надо». Я и Лизавета посмеялись и занялись своими делами. Часа через два смотрю, он в уголке сидит на корточках, смотрит. Рядом на полу куртка лежит. И стал так каждый день ходить. Я его несколько раз выпроваживал, а он возвращается. Как- то просочится в комнату и сидит.
Однажды Лиска средУ после стерилизации принесла, а она какая- то мутная. Я ей говорю, ты что- то напутала, а она клянется, что все делала, как обычно. И вдруг «Левенгук» отзывается. Говорит, что Лизавета, раньше из одной банки что- то взвешивала, а вчера — из другой. Я говорю, а ну покажи, из какой. И он показывает на одноосновную соль, а нужна двухосновная. Дальше больше. Стал Курочкиной сахар для среды взвешивать, колбы пробками затыкать. Мало того, в подвал принялся ее сопровождать. Вы же помните, наша красавица туда в одиночку не ходит — привидений боится! До его появления, если спутника не находилось, я каждый раз вынужден был стоять на лестнице и слушать, как она орет «Мамочки! Иван Климович! Не уходИте!»
— А с кем он приходит? И почему утром? Он что, не учится?
— Понимаете, Леопольд Янович, он с кем- то из уборщиц появляется, но они проходят через другой сектор. Наши охранники его нигде не замечали. Больше ничего узнать невозможно. Он на такие расспросы не отвечает. Как партизан на допросе. Если ему что- то надо, он мне как- то так без слов дает понять об этом. Или назывными предложениями. Лиска при нем вроде переводчика. С ней он общается более- менее нормально. Но мальчишка внимательный и памятливый на редкость. Если он Вас раздражает своим присутствием, мы, конечно, его выставим. Но уж очень интересный паренек. С удовольствием бы его стажером взял вместо Курочкиной. Врушки этой.
Леопольд Янович хмыкнул неопределенно, но вердикта своего не вынес, хотя ничего хорошего от присутствия странного ребенка ожидать не приходилось.
В первые дни Короткевич, заходя в открытую комнату, чувствовал себя неуютно. Отыскивал Тоньку глазами, чтобы не попасть в какую- нибудь неловкую ситуацию. Мало им с Иваном было ехидной Лизаветы! Леопольд Янович, например, любил напевать в одиночестве, но знал, что фальшивит. И песни у него были все какие- то пионерские: «Край родной навек любимый…» или про «веселого барабанщика». Еще привычка была дурная, приобретенная в далеком детстве: когда задумывался, закусывал зубами согнутый указательный палец и качался из стороны в сторону. Ивана Климовича он не стеснялся. Тот сам был хорош. Когда нервничал, то громко чихал или щелкал суставами на пальцах. Но при Курочкиной оба старались вести себя интеллигентно. А тут ребенок- невидимка! Думаешь, никого нет, а он в углу притаился, глаз с тебя не сводит.
Тонька приходил и уходил в одно и то же время: с девяти до одиннадцати.
По понедельникам и вторникам не появлялся. Курочкина тоже отсутствовала. У нее это были лекционные дни. Так что в это время Короткевич и Жуков могли расслабиться: песни петь и суставами щелкать в свое удовольствие.
Постепенно Леопольд Янович стал привыкать к странному мальчику, но иногда его все же одолевали сомнения, хорошо ли позволять ребенку находиться в атмосфере микробиологической лаборатории. К тому же могли возникнуть неприятные осложнения с начальством. И он не двусмысленно давал понять Ивану Климовичу, что у них из- за Тоньки- Левенгука могут быть большие неприятности.
— Да ладно Вам, Леопольд Янович, — отмахивался тот. — Мы с Вами экспериментом сейчас не занимаемся. Вы обзор пишете, я отчет стряпаю, а Лизавета возится с безобидным грибом. Что же касается начальства, то оно раньше одиннадцати не появляется. А случай, согласитесь, неординарный. На прошлой неделе Лизавета дала Тоньке пару чашек Петри со стерильной питательной средой, и он сообразил открывать их на разных уровнях: на полу, на столе и на верхних полках. К тому же попросил еще столько же, чтобы держать открытыми разное время. Понимаете? «Ловил микробы из воздуха» вполне осмысленно. Я только подсказал ему, что нужно одну чашку не открывать, чтобы была контрольной. А что если этот Антон Королек реинкарнация какого- нибудь Спаланцани? Тот ведь тоже отроком был одержим всякими экспериментами. Кстати, он «чашки Петри» — «блюдцами» величает, что, собственно, определение более точное.
Короткевич ничего не ответил, только плечами повел. Про детские годы итальянца он не помнил. Но то, что вполне взрослому Спаланцани удалось провести по водяному микро- канальчику на стеклышке один единственный микроб в капельку воды и там изучить всю его «биографию», восхищало его до сих пор.
Между тем Тонька выторговал у Лизаветы право заниматься собственными опытами на четвертой части ее рабочего места. За это он исправно помогал ей подготавливать к стерилизации чистые микробиологические пипетки: заворачивал их в папиросную бумагу.
Чашки Петри, в которые Тонька отлавливал микробы из воздуха, он помещал в специальный шкаф с подогревом и каждый день смотрел на разлитый в них студень. На четвертый день, к его явно выраженному на лице восторгу, там появились какие- то темные пятна. В тех чашках, что стояли на полу,
Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 8
