вспоминал эпизод, случившийся в германском городе Бреслау, который теперь является польским Вроцлавом. Шел штурм очередного дома. Прижимаясь к стенке, взводный добирался к пролому в ней, чтобы швырнуть туда гранату. И попал под прицел снайпера. Пуля стукнула чуть выше головы. Услышав ее удар, Иван машинально осунулся на землю. Весь взвод закричал: «Младшого убило!» И рванул к нему. Но он вскочил, крикнул: «Я живой! За мной!» Солдатский порыв превратился в атаку. Дом был взят.
Младший лейтенант Иван Евенко в долгих и изнурительных боях за Бреслау успел несколько дней покомандовать и ротой, приняв ее после выбытия из строя своего непосредственного начальника. При штурме очередного дома и сам нарвался на взрыв упавшей мины, когда бежал на помощь раненому соседу — тоже ротному командиру. Получил сразу восемь осколков, два из которых в левой руке носил до конца своих дней. День Победы встретил в госпитале. Демобилизовавшись из армии, он остался на жительстве в белорусском Полесье — в деревне Бродница в Ивановском районе, который соседствует с моим Дрогичинским. Еще будучи на службе, но уже в Бресте, он пришел поздравить с днем рождения одного из своих коллег-офицеров, кстати, тоже Ивана, да еще и Ивановича, только родившегося на Кубани и уже успевшего жениться на белоруске Надежде из той самой Бродницы. К ней в гости приехала ее младшая сестра Мария, недавняя партизанка отряда имени Лазо. За столом она сидела в платке, плотно облегавшем голову. Иван, улучив какой-то веселый момент, стянул платок с головы Марии. Она же разрыдалась, так как недавно переболела тифом и была острижена наголо. Тот вечер связал их на всю жизнь.
Теперь мой дядя рядовой Иван Старинович и мой тесть младший лейтенант Иван Евенко уже «еси на небеси». Возможно, даже общаются их души. Поскольку нынче «им сверху видно все», оба Ивана, как и все их товарищи, громившие гитлеровцев, глядя из иного мира на оставленные ими земные просторы, конечно же, поражены картинами, которые видят именно там, где шли под пули, чтобы Вроцлав, Варшава, Люблин, Краков, Познань стали польскими городами, а не германскими. Даже в кошмарном окопном сне им тогда не могло присниться, что на территориях, откуда они изгоняли гитлеровцев, спасая от оккупации тамошних обитателей, потомки спасенных начнут приравнивать их к убийцам маленькой Верки и ее родителей, к тем, кто кто заживо сжег деда Максима, кто полагал лишним пребывание на этой планете целых народов и планово стремился к их ликвидации. Для ныне живущих смотреть на подобное молча означает поступаться личным достоинством, ибо мы есть на белом свете благодаря победе в той войне. Иначе не было бы ни белорусов, ни украинцев, ни русских, ни евреев, ни поляков… Такое молчание — знак большого греха. Потому начинаю отвечать тем, кто превратил свою так называемую историческую политику в истерически-очернительскую. У меня для этого много и личных оснований. В Великой Отечественной войне погибло семь моих родственников. И только один из них — Иван Старинович — был солдатом.
Автор.
Г. Минск
Они виноваты, что Польша не погибла?
Оба Ивана и их товарищи, разумеется, не могли не обратить внимания на мероприятие, прошедшее на площади имени маршала Пилсудского в Варшаве 1 сентября 2019 года и посвященное 80‑летию начала Второй мировой войны. На том плацу руководство Речи Посполитой громогласно заявило соотечественникам, гостям, соседям, а заодно живым и мертвым бойцам, носившим красноармейскую форму, а также их потомкам, что с приходом Иванов на польскую территорию в 1944–1945 годах освобождение для поляков не наступило. Мол, нацистскую неволю сменила советская, Вторая мировая война для поляков не закончилась 9 мая 1945‑го, а продлилась до 1989 года — полсотни лет, ставших, как прозвучало в официальных польских речах, периодом сплошных мучений для надвислянских обитателей.
Вообще-то «оповещение» такого рода не было неожиданным. Подводившие к нему настроения разогревались в этой стране уже много лет. Как свидетельствовал посол России в Речи Посполитой Сергей Андреев, к тому празднеству, что состоялось на площади имени Пилсудского, в Польше было уже снесено 427 памятников советским воинам. Их «устранение из публичного пространства», как специально отмечено в польском законе о декоммунизации, объяснялось тем, что они символизировали «советское доминирование в Польше в послевоенный период». Не избежал сноса в городе Пененжно Варминско-Мазурского воеводства даже памятник генералу армии И.Д. Черняховскому, командовавшему 3‑м Белорусским фронтом и погибшему именно в этих местах 18 февраля 1945 года. Как утверждают ныне многие авторы, этот выдающийся полководец, которому на момент гибели не исполнилось и тридцати восьми лет, всего несколько дней не дожил до получения звания Маршал Советского Союза.
В ответ на заявление посла Российской Федерации, что Польша нарушает «российско-польское межправительственное соглашение от 1994 года о захоронениях и местах памяти жертв войн и репрессий», из уст варшавских политиков зазвучали слова, что договор касается только кладбищ. Однако уже не является секретом, что не избежали вандализма и многие могилы советских солдат, например в городе Еленя-Гура. Отнюдь не случайно сотруднику Российского института стратегических исследований Олегу Неменскому пришлось констатировать, что в современной Речи Посполитой «существует общественный консенсус по этому поводу, и большинство поляков действительно поддерживает действия властей». В рамках такого консенсуса, «любой гражданин, который осознал, что ненавидит Россию, может пойти на то или иное кладбище и устроить там акт вандализма». Речь он вел о кладбищах, называемых в Польше советскими, хотя словосочетание «вандализм на кладбище» трудно вообразимо по отношению к любому обществу, относящему себя к цивилизованным.
Но есть и другие весьма важные аспекты этой проблемы. Как минимум, два. Далеко не все погибшие на той войне нашли последнее упокоение на кладбищах. В частности, те, кто числится пропавшим без вести. Таковых много. В книге «Память», посвященной моему родному Дрогичинскому району на белорусской Брестчине, названы места захоронения 1398 павших на фронтах воинов-земляков, из которых 609 погибло в Польше. Почти половина. Однако еще 767 — более трети от общего числа не вернувшихся с войны — значатся пропавшими без вести. Если исходить из того же соотношения, то не исключено, что с половиной убывших неведомо при каких обстоятельства случилось такое тоже в боях за Польшу. Кроме них надо помнить и об умерших в концентрационных лагерях на территории нынешней Речи Посполитой плененных красноармейцах, тела которых были сожжены в специальных печах. Где рассеян их пепел, известно лишь Господу. Их же было свыше миллиона, как утверждают исследователи, даже больше, чем погибших в боях при освобождении Польши. Так можно ли обойтись без памятников-символов?
