бронзы разнеслось над строениями Акропоборейсеса. Замерли слуги, Уайксс в изумлении обернулся — для трапезы слишком рано. Идти не омывшись, непричесанному, с неумащенными волосами? Что за странная спешка? Не иначе сама Мать Орифия сошла к потомкам.
Вновь ударил гонг, и еще раз — на памяти молодого бореда такое случалось лишь однажды — во время Долгого шторма. Слуги исчезли. Уайксс, поддерживая полы длинного домашнего хитона поспешил в трапезную…
Царь Дорасеас-Боре уже успел занять место на своем ложе во главе стола. Пришедшие на звон гонга бореды прятали невольные улыбки: блистательный Дорасеас воистину выглядел неблагопристойно — его длинные кудри успели завить лишь наполовину и сейчас царская белокурая служанка спешно выпутывала из густой гривы властителя серебряные «клювки-каламистры». Властитель морщился, демонстрируя удивительное нетерпение, абсолютно неподобающее одному из славнейших философов Акропоборейсеса.
Зал постепенно наполнялся — все восемьдесят шесть крылатых потомков детей Матери-Орифии спешили на зов неурочного гонга. Царь сделал знак служанке — белокурая прелестница удалилась, изящно придерживая над плечом блюдо с «клювками». Уайксс невольно проводил служанку взглядом — север далек, дик, населен полукровками, рожденными от нечестивых и беспорядочных союзов демонов-дарков со смертными безумцами. Видимо, унаследованная порочность и делает северянок столь очевидно влекущими. Особенно эта редкостная манера раскачивать округло-оттопыренной кормой…
Места за трапезными столами кое-где еще пустовали, на женской половине собралась едва ли две трети блистательных дам Акропоборейсеса, но царь уже выпрямился и поднял кубок:
— Славлю Мать-Орифию и могучих сынов ее!
— Славлю! — многоголосо ответили собравшиеся бореды.
— В тревожный час собрал я вас, о, внуки богов. Беспокоен и безрассуден ныне неблагодарный Нижний Город. Смута пришла в еще вчера счастливый Сюмболо…
Уайксс слушал и не верил своим ушам. Смута в городе? Да о таком лишь в древних легендах можно прочесть. Или из пучин океана всплыло то зловонное, ниспосланное Бездной безумство, о коем прорицал последний оракул? Горожане всегда недовольны и ворчливы, но поднять голос, проявить открытое неповиновение древнему Договору⁈ Совсем поглупели горожане⁈
— Это бунт! — крикнул, перебивая царскую речь, только что вошедший Бакчос из Зэтов. Его немногочисленная родня не спешила возлечь у столов, да и женщины Зэтов почему-то стояли рядом с мужчинами.
— Займите места, и ваш голос будет услышан нами, — воззвал Дорасеас-Боре к рассудку немногочисленного, но буйного младшего рода.
— Опомнись! — неучтиво закричал второй из Зэтов — известный своей вздорностью и вечно неухоженной бородой Мзазон. — Они идут к воротам! С оружием, выкрикивая оскорбления Матери-Орифии. Это война!
— Ты воистину скудоумен, Мзазон потомок Зэтов, — загремел со своего ложа царь. — Сядьте и скромно выслушайте мужей мудрее вас. Войны не будет! Так сказал я, Дорасеас-Боре! Знатнейший из Мудрых!
— Так скажи это горожанам, вечноспящий царь ослоухий, — дерзко выкрикнул Бачкос. — Немедленно закроем ворота и встретим смертных крыс как подобает героям-боредам!
— Еще никогда мудрейшие бореды не убивали своих заблудших слуг! — царь сел ровнее, и предупреждающе раскинул широкие крылья, скинув на мозаичный пол одну из подушек. — Опомнись, о первый из последних Зэтов. Я решил сам говорить с представителями заблудших горожан. Кровь не прольется!
— Говорить надлежало вчера. И со старейшинами черни! — удивительно грубо закричал Бачкос. — Встретим неблагодарных дикарей стрелами и ударами тичонов! Опомнитесь, благородные бореды! Пора вскипеть охладевшему мужеству славных потомков Борея!
— Не время хвастать своим вечноцветущим безумием, о самолюбивый сын Зэтов. Тебе ли указывать мудрейшим? — засмеялся властитель. — Сядь и закрой свой невыносимо поспешающий рот, о славный своим невежеством боец с тенями чаек!
В зале неуверенно засмеялись — давняя история позора Бачкоса-Зэта оставалась памятна многим. Но на лицах родственников безумца не отразилось и тени должного стыда. Совсем юная дева из Зэтов первой раскрыла узкие крылья, ее вызывающему примеру последовали родичи — большего оскорбления и призыва к неповиновению Трапезный зал еще не видел.
Видимо, Дорасеас-Боре не ожидал столь открытого неподчинения — царь вскочил с ложа, взмахнул кубком, расплескивая душистый напиток, гневно выставил расчесанную, тщательно пропитанную душистым маслом бородку…
— Не трудись, — негромко, но отчетливо, сказал царю Бачкос. — Мы уходим, о сын тугоумной бесхвостой ослицы. Если у кого-то из ослабших внуков наших богов-прородителей осталась капля разума, пусть следует с нами…
Восьмерка Зэтов окинула взглядами трапезный зал, остальные бореды в изумлении смотрели на безумцев. Бачкос кивнул и резко повернулся к двери — за ним и все Зэты покинули зал. Юная умалишенная обернулась в дверях, тряхнула головой с тяжелым узлом волос, повязанных модной «плетеной» косынкой и сделала невозможную вещь — сплюнула на порог.
Уайксс не верил своим глазам и ушам. Бунт, почти война, Зэты, ушедшие из трапезной? Куда можно улететь из Акропоборейсеса⁈Селиться в скалах, подобно диким птицам? Лететь вдоль бесконечного полуострова, ища приюта во враждебных северных землях? Разве они не понимают, что ни властитель Дорасеас-Боре, ни совет Мудрейших не простят гордецам Зэтам такого вызова? Опомнятся, вернутся и будут торжественно изгнаны? Такого еще не бывало, но…
— Забудем о них, — призвал царь. — Ослепшие в своей медноголовости глупцы. В миг, когда…
За спиной Дорасеас-Боре появился слуга — кажется, один из привратников, — зашептал в царское ухо. Показалось, что серьга с рубином в ухе Мудрейшего дрогнула, но властитель тут же справился с собой:
— Посланцы города входят во врата Акропоборейсеса. Многостойкие сородичи мои, надеюсь, у вас хватит мудрости и хладнокровия, дабы не выронить честь…
…Их было много. Очень много. Топот сандалий, сапог и мозолистых босых пяток отдавался безобразным гулом меж стен коридора, близился… Уайксс почувствовал, что у него перехватывает дыхание, крылья сами собой раскрылись, левое крыло задело резную спинку ложа. Взгляд непроизвольно обратился к окну — за ним темнела галерея с уже сотню лет недостроенной колоннадой. Вскочить, выбежать, сорваться в полет со стены…
— Здесь они, здесь, дармоеды! — завопили в коридоре на Нижнем языке.
В зал хлынул поток людей: сотня, полторы, может быть больше. Рыбаки и гребцы, приказчики и рыночные стражники, уродливые торговки и миловидные разгульные девки. Задние толкали передних, толпа напирала — заскрипел, сдвигаясь, низкий пиршественный стол, рассыпались орешки и тонкие белоснежные соломинки сладкой водоросли-хами. Ахнула сбитая с ложа пухлотелая красавица Мэйя, к мужским столам пятились перепуганной стайкой белокрылые девы-бореадки. Уайксс тупо озирал стол перед собой: нет даже ножа, лишь хрупкое блюдо с тонкой росписью — никудышное оружие.
Оружие имелось в иных руках — должно быть еще никогда Трапезный зал не видывал столько оскорбительно-грубого железа. Мечи стражников и остроги рыбаков, моряцкие копья и мясницкие ножи, окованные дубинки и охотничьи луки…
Тяжело дышали и топтались горожане, потрясенные огнями многочисленных светильников, роскошью мебели и близостью блистательных внуков богов — немногие из простодушных детей смертных могли похвастать тем, что видели боредов не только в небе. Замерли и
