еще не отдышался после только что совершенного подвига.
Элизабет снова закашлялась. Выплюнула еще немного воды, ощущая, как солнце пригревает ноги.
— Это ж надо — хотеть умереть в ее годы! — пробормотал мужчина, у которого тоже сбилось дыхание от усердия, с каким он пытался удалить воду из легких девушки.
— И что нам теперь делать, Ненесс?[2] — спросила у него жена.
— Для начала пусть очухается, — постановил мужчина. — Сейчас помогу ей сесть. А ты принеси одеяло и чашку кофе, Иоланда.
Лазар, их племянник, не раздумывая прыгнул в Сену, едва заприметив в метре от лодки — тяжелой барки, оснащенной и паровым двигателем, и парусом, который сейчас был спущен, — желтое платье и разметавшиеся по воде волосы.
До Элизабет, бережно поддерживаемой лодочником, стало понемногу доходить, что ее спасли. Но для ее смятенного сознания это означало лишь одно: все начнется сначала. Стыд, угрызения совести, сожаления, а в особенности — этот мерзкий, мучительный страх.
— Зря вы это сделали, — пробормотала она со слезами на глазах. — Не нужно было меня спасать.
— Что? Не надо было вытаскивать вас из воды? — сварливо отозвался Нестор Дюрье, которого близкие именовали Ненесс. — Зато ниже по реке найдут одним трупом меньше!
Едва слышно проговорив «вы правы», молодая женщина попыталась встать, но у нее на это не хватило сил.
— Все пропало! — тихо и словно бы с удивлением пробормотала она.
А ведь казалось, что это простейший способ избавиться наконец от моральных терзаний, с некоторых пор отравлявших ей жизнь… Просто вышла из дома и побежала к Сене, не замечая ничего вокруг — ни погожего дня, ни красочных прилавков на тротуарах — и не думая о горе, которое причинит Бонни, своим родным и Вулвортам, ждущих ее в Нью-Йорке.
Дальше — просто: забраться на каменный парапет моста Пон-Неф, прыгнуть… Элизабет содрогнулась, вспоминая мучительную сцену, имевшую место в квартире на улице Мазарини, где они жили уже несколько недель — Бонни, дядя Жан и они с Ричардом.
«Зачем он затеял скандал? Разозлился, сказал, что больше не может ждать, что наша свадьба назначена на субботу, а значит, у меня нет причин с ним не спать», — думала она.
Элизабет снова явственно ощутила большие руки Ричарда у себя на груди, между ног — он подстерег ее в момент, когда молодая женщина приводила себя в порядок. И если она еще как-то терпела поцелуи, проявления нежности, то допустить его до своего оскверненного тела, вне всяких сомнений носившего в себе плод этой скверны, — нет, об этом невыносимо было даже думать.
— Вот, выпейте, и сразу полегчает!
Она приняла из рук Иоланды Дюрье чашку кофе, и от привычного запаха на душе посветлело. Элизабет отпила горячего кофе и почувствовала, как ей на плечи опускается толстое одеяло.
— Спасибо, мадам, — сказала она, сделав еще глоток.
Потом с усилием подняла голову и широко открыла глаза. Супруги Дюрье невольно поразились небесной голубизне этих глаз и читавшемуся в них глубочайшему отчаянию. Прядка каштановых волос упала на лоб девушки, ничуть при этом не испортив утонченной красоты ее лица.
— Клянусь святым Николаем[3], вы — красавица! — воскликнула Иоланда. — Если ухажер вас бросил, он редкостный болван!
— Да помолчи ты! — одернул ее муж, пожимая плечами. — Причалим к набережной Конти и передадим ее жандармам. Может, дашь ей во что переодеться? А вы, мамзель, крепитесь! Сейчас жена отведет вас в каюту.
Нестор Дюрье энергично вскочил на ноги, наклонился, обхватил Элизабет за талию и заставил тоже встать. Его супруга с тревогой наблюдала за происходящим.
— Ты бы с ней поосторожнее, Ненесс, — посоветовала она.
Несостоявшаяся утопленница пошатнулась, жалкая в мокром платье из желтого шелка, облегавшего ее чудесную фигуру. Чтобы не упасть, ей пришлось ухватиться за руку лодочника.
— Она поранилась! — вскричала в испуге Иоланда. — Ей надо в больницу и поскорее!
На деревянном настиле барки, в том месте, где только что лежала Элизабет, темнела красная лужица.
Господи, спасибо, спасибо! — обрадовалась молодая женщина, как зачарованная глядя на кровь.
И с этими словами — крик души, ни больше ни меньше, — она беззвучно заплакала, а на лице ее отразилось безмерное облегчение.
Ричард Джонсон сидел, прислонившись спиной к парапету моста Пон-Неф. Его в буквальном смысле не держали ноги. Бледный, с искаженным страданием лицом, он не замечал ничего вокруг. Жестокая утрата — вот единственное, о чем он мог думать. Перед глазами стояла драгоценная Лисбет, какой он впервые ее увидел. Вот она спускается с карусели в Сентрал-парке, и на ее ярких розовых губках сияет счастливая, совсем еще детская улыбка… Она сразила его своей красотой, ясным взглядом голубых глаз, своей танцующей походкой.
Жандармы между тем все еще наблюдали за рекой, усеянной множеством лодок. Пансионерок увели, зеваки тоже разбрелись. Остался только старик, с сочувствием поглядывавший на горюющего парня. Он даже попытался его утешить, но американец словно не слышал его. Удар судьбы оказался слишком силен, и у него ни на что не было сил — даже чтобы утопиться самому.
— А может, мсье, все-таки это была не она? — неожиданно вскричал Ричард, обращаясь к старику. — На той девушке точно было желтое платье и черные лаковые туфли? И она была шатенка, вы уверены?
— Да, все как вы говорите, — с сожалением глядя на него, ответил старик. — Красивая молодая девушка. Вот горе!
Ричард с трудом сдержался, чтобы не заплакать. С чем он вернется на улицу Мазарини? Когда он бросился вслед за Элизабет, Бонни не было дома, но теперь она вернулась и наверняка тревожится, не зная, где они. Сердце словно тисками сжало при мысли, что придется сообщить ужасное известие женщине, которая последние двенадцать лет была для Элизабет верной наперсницей и подругой! Что до ее дяди Жана, то он нашел работу в парижском торговом квартале Лез-Аль и вернется только вечером.
— Все, ухожу!
Ричард Джонсон резко вскочил на ноги. Он все еще был очень бледен. Но тут старший по званию жандарм счел нужным его расспросить. Молодой человек был вынужден назвать свое имя, имя невесты и адрес проживания. Жандарм завершил разговор так, что у Ричарда в груди похолодело:
— Тело непременно выловят ниже по течению, мистер Джонсон, хотя, думаю, не очень скоро. Завтра или послезавтра, а может, и через неделю. Вас вызовут на опознание, вдруг это и правда мадемуазель Дюкен.
Ричард кивнул, чувствуя, как в висках стучит кровь. Ему было так плохо, что он не сразу уловил смысл сказанного другим жандармом. А тот как раз указывал на моторное судно, причалившее в непривычном месте —
