те куклы, которых он видел у односельчан, были куда меньше этой, торчавшей среди сосен в десятке шагов от него. Самую большую «лихоманку» из тех, что он знал, называли Кумохой, ее размер вдвое превышал размер остальных «лихоманок», но и Кумоху делали обычно не больше кошки. Что за «лихоманка» находилась сейчас перед ним и зачем ее тут поставили? Вероятно, для исцеления женщины, закопанной в землю. И, похоже, «лихоманка» со своей задачей не справилась, – женщина по-прежнему не подавала признаков жизни.
Мужчина шагнул к девочкам, выжидающе смотревшим на него.
– Давайте-ка вернемся обратно к машине, надо бы полицию вызвать, и скорую, а здесь связь плохая, придется на трассу выехать. Со мной поедете, одним вам нельзя в лесу оставаться.
– А тетенька? – Старшая вскинула тонкие, выгоревшие на солнце брови, и с сочувствием посмотрела на женскую голову.
– Мы скоро вернемся, и с подмогой. А я-то ничем не помогу, у меня и аптечка в машине почти пустая. Ступайте за мной, так лучше будет. Пусть службы с этим делом разбираются. Тут, может, преступление совершено.
Девочки послушались: повернулись, и все так же держась за руки, двинулись к опушке леса, в ту сторону, где стояла машина. Да только ушли они недалеко, вдруг исчезли, будто их ветром сдуло, – ветер как раз поднялся нешуточный. Закачались деревья с надрывным скрипом, зашумели хвойные кроны, и закружила над лесом стая черных воронов. Мужчина взглянул на «лихоманку», быстро перекрестился и зашагал прочь, надеясь, что после того, как покажет это место полиции, больше в этот лес ногой не ступит.
Но ступить все же пришлось, и не единожды, потому что та женщина, что была в землю по горло закопана, умерла, правда, не в лесу, а в поселковой больнице, на следующий день после того, как ее туда доставили. Однако в сознание она не приходила и рассказать о том, кто так поступил с ней, не смогла. Что странно, кукла-«лихоманка» исчезла. Когда мужчина вернулся в лес вместе с полицией, ее там уже не было. Только и остался в том месте обломок воткнутой в землю палки. Мужчина отлично разбирался в местных растениях и по цвету коры безошибочно определил, что палка была осиновой веткой, отломленной от дерева совсем недавно.
Глава 1. Лукерья
В то утро тишину в поселке Дивноречье впервые за всю историю его существования нарушил не петушиный крик, а пронзительно звонкий деревянный перестук. Разбуженные петухи тотчас разразились недовольным хриплым кукареканьем, словно досадовали на то, что начало нового дня в этот раз провозгласили не они. Стук доносился из музейного комплекса «Старина славянская», растянувшегося между рекой и поселком на несколько сотен метров. От поселка его отгораживал высокий забор из толстых, пригнанных плотно друг к другу деревянных столбов с заостренными концами – частокол. Из-за забора виднелись крыши построек: сторожевых башен, колоколен, изб, купеческих теремов – все это составляло экспозицию комплекса. Комплекс временно не работал по причине того, что на днях туда доставили новые экспонаты – разобранные на бревна срубы найденной в поле заброшенной деревни. Рабочим отвели на сборку изб всего неделю, и, чтобы успеть в срок, они приступили к делу спозаранку, взбудоражив не только петухов, но и весь поселок. Жители едва успели продрать глаза спросонья, как молва понеслась по улицам от одного двора к другому:
– Слыхали, музейщики давеча бесхозные избы приволокли? Говорят, нашли целую деревню!
– И что, совсем пустую?
– Так и есть. Ни единой живой души, даже жилым не пахло!
– И далече ли нашли?
– Да, говорят, на другом конце леса, что начинается у нас за околицей.
– Ой, брешут! Лес тот хоженый-перехоженый!
– Вот и я думаю – брешут. А раз брешут, так неспроста ведь. Скрывают что-то. А ну, как хозяева у избушек объявятся?
– Ага-ага, а может, и еще чего похуже выплывет!
Среди ворчания и недовольства слышалось иногда короткое слово, неприятное, как шорох неизвестной природы, раздавшийся в темном углу дома после заката: «Шиша это, точно Шиша». И тут же на осмелившегося это сказать испуганно шипели: «Ш-ш-ш… тише, тише, не болтай, а то и в самом деле приманишь». «Но ведь не было у нас в округе никаких заброшенных деревень!» – с сомнением возражали те, кто касался запретной темы. «Откуда тебе знать, что не было? Раз нашли, значит была!» – обрывали возмутителей спокойствия, и мало-помалу пересуды утихали. Но это потому, что Лукерья тех разговоров не слышала. О Шише она могла бы им много чего рассказать. Но она продолжала безмятежно спать, и стук укладываемых в срубы бревен не только не мешал ей, но даже напротив, навеял прекрасный сон.
Снилось Лукерье, что жених для нее терем строит. Блестит на солнце гладкая древесина высокого сруба, вокруг суетятся мастера, простукивают бревна, подгоняя их плотнее друг к другу, а жених стоит чуть в стороне, рядом с кучей необработанных сосновых стволов, следит за работой, а заодно и стволы осматривает, отбраковывая гнилые и сучковатые. В реальности никакого жениха у Лукерьи, конечно, не было – кто ж полюбит сиротку с чудинкой? – но во сне она точно знала, что парень, который руководит строительством терема, ее суженый, и зовут его, как знаменитого русского богатыря – Илья. Да и внешне он похож на былинного героя: под взмокшей от пота рубахой проглядывает богатырская стать, в плечах – косая сажень, а волосы цвета спелой ржи льнут ко лбу и вискам крупными кольцами. Разве что бороды не хватает, но может, оно и к лучшему. Борода скрывала бы улыбку, которой он просиял при виде Лукерьи. Это сияние затмило для нее все вокруг, и даже разгорающийся рассвет. Засмотревшись на суженого, Лукерья едва не выронила из рук туес, полный студеной колодезной воды, который принесла для него. Илья вовремя подхватил берестяной сосуд, снял крышку, прильнул губами к краю и долго пил, не сводя с нее пылкого взгляда. Глаза у него были цвета опавшей хвои, с яркими бронзовыми крапинками, и лучились светлой колдовской силой – той силой, которая нагоняет страх даже на самых хитрых и злобных бесов. Илья слыл известным на всю округу бесогоном – избавлял человеческие души от пагубного влияния всякой нечисти, прицепившейся однажды и мучившей до тех пор, пока человек не сойдет в могилу. Илью уважали и побаивались, а Лукерья очень им гордилась. Удивительно, что он выбрал себе в жены такую «бледную немочь», как она – так шутливо называла ее тетя. А ведь на него первые красавицы засматривались! Неужто сжалились
