возможно полную реконструкцию отдельных фактов до теоретической, идейной интерпретации исторического процесса в целом. Пафос исследований петербургской школы в области классической древности заключался в стремлении постичь античность самым что ни на есть адекватным образом, опираясь по возможности на нее самое, на оставленные ею материалы, без привнесения в антиковедение общих и, как казалось, не относящихся к делу концепций.
Столпами этого направления на рубеже столетий были в Петербургском университете выдающиеся эллинисты — родоначальник русской эпиграфической школы Ф. Ф. Соколов и его ученик С. А. Жебелев. Последний и стал едва ли не главным наставником С. Лурье в университете. От него молодой ученый воспринял принципы строго научного антиковедения, стремившегося к синтезу исторических задач и филологических приемов, а также понимание значения и вкус к использованию эпиграфических документов. Другим университетским наставником Лурье был ученик и младший коллега Жебелева И. И. Толстой, который, помимо прочего, привил своему подопечному интерес к изучению древней литературы и фольклорных мотивов, искусство их сравнительного анализа и сопоставления с исторической средой. Сильное влияние на Лурье оказал также
Для биографии С. Я. Лурье важнейшие материалы: К 70-летию
профессора С. Я- Лурье//Вестник Древней истории (ВДИ). 1960. №4. С. 196-198- Амусин И. Д., Ботвинник М. Н., Глускина Л. М. Памяти учителя//Там же. 1965. № 1. С. 228-230; Nadel В. Profesor Solomon Luria//Meander, rok XX. 1965. № 6. P. 209 — 225. Но все это перекрывается недавно изданной книгой сестры С. Я- Лурье: Копржива-
Лурье Б. Я. История одной жизни. Париж, 1987.
блестящий петербургский филолог-классик Ф. Ф. Зелинский — глубокий эрудит и вдохновенный интерпретатор идей античности, не принадлежавший собственно к школе Соколова и со страстью отстаивавший более широкий взгляд на духовный мир греков и римлян, на его тесное соприкосновение с культурою нового времени и возможность обнаружения и постижения вполне современных идеалов на почве античности.
Все это было воспринято С. Лурье не механически, а во взаимодействии с тем комплексом более общих идей и представлений, которые были усвоены им из уроков отца и благодаря знакомству с передовой научной и просветительской литературой. Результатом явилась выработка собственной достаточно причудливой и по видимости эклектичной, но чрезвычайно богатой духовными импульсами и, в общем, весьма добротной системы воззрений, где усвоенный в университете строгий историко-филологический метод соседствовал с жгучим современным интересом, а общая приверженность материалистическому монизму дополнялась более Конкретными увлечениями и идеями, почерпнутыми из эволюционной теории Дарвина или этно-антропологической школы Фрэзера. При всем том эта система обладала своим центральным звеном, которое оставалось неизменным: это было убеждение в объективной детерминирован
ности исторического процесса — концепция, которая придавала решающее значение в историческом развитии действию объективных материальных факторов и соответствующих законов и сводила к нулю роль субъективного момента, роль индивидуальной воли и личного действия.
Курс обучения в Петербургском университете С. Я. Лурье завершил вполне уже сложившимся ученым. Это подтверждается высокой оценкой его выпускного сочинения, посвященного истории Беотийского союза, сюжету из политической истории Греции V—IV вв. до н. э. Оно было удостоено большой золотой медали (1911 г.), а вскоре было и опубликовано, сначала в виде серии статей (в «Журнале Министерства народного просвещения» за 1914 г.), а затем и отдельной книгой (Беотийский союз. СПб., 1914). По рекомендации С. А. Жебелева Лурье был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию (что-то вроде современной аспирантуры). Казалось, обстоятельства складывались самым удачным образом и впереди открывался путь для успешной научной карьеры, однако начавшаяся в России с 1-й мировой войной полоса потрясений и смут спутала карты и надолго отдалила достижение профессуры. Лишь после долгих мытарств, выпавших, впрочем, в годы революционного лихолетья на долю не одного только Лурье, он смог приступить, наконец, к работе в Петроградском университете (1923 г.).
С этого времени положение С. Я. Лурье обретает достаточную устойчивость, что немедленно сказалось и на его ученой
деятельности. Начав печататься еще накануне мировой войны (первая публикация относится к 1913 г.) и, невзирая на все трудности, находя позднее способы каждый год выступать в печати с одной или двумя работами, он с 1924 г. стремительно расширяет круг своих научных занятий, резко увеличивает число ежегодных публикаций, доводя их в иные годы до десятка, и очень скоро вырастает в фигуру первой величины в новом советском антиковедении. После досадной интермедии на рубеже 20 —30-х годов, когда преподавание истории было изгнано из университета, с восстановлением в 1934 г. правильной структуры исторических факультетов, а на них в Москве и Ленинграде — специальных кафедр древней истории, Лурье становится одним из ведущих преподавателей — историков древности в Ленинградском университете. В том же 1934 г. ему была присуждена ученая степень доктора исторических наук.
На 30-е и 40-е годы падает расцвет научной деятельности С. Я. Лурье, и в те же годы он становится одним из самых видных ленинградских профессоров — учителей науки. Огромная эрудиция и живость мысли, сообщавшие оригинальность и глубину его научным суждениям, большое педагогическое мастерство, с особым блеском проявлявшееся в практических, семинарских занятиях по древней истории и в преподавании древних языков и эпиграфики, привлекали к нему вдумчивую университетскую молодежь. Вокруг Лурье складывается целый круг учеников, которых он приобщал к высоким принципам не только научно-исследовательской работы, но и гражданского поведения и которые платили ему за это искренним восхищением и любовью. К этой главной плеяде «лурианцев» относятся те, кто в дальнейшем сами стали видными учеными-антикове-дами, чьи имена и заслуги хорошо известны в ученом мире: И. Д. Амусин, позднее ставший архегетом советского кумрано-ведения, В. Г. Борухович, М. Н. Ботвинник, Л. М. Глускина, Б. Б. Маргулес, Е. А. Миллиор, Э. И. Соломоник, эти все сохранившие главное направление работ своего учителя, т. е. исследовавшие, как и он, главным образом проблемы древнегреческой истории.
Война и последовавшая эвакуация из Ленинграда прервали эту плодотворную деятельность. Впрочем и во время войны С. Я. Лурье не прекращал совершенно своих научных занятий и даже подготовил и защитил специальную диссертацию на степень доктора филологических наук (1943). С окончанием войны Лурье вновь — одна из центральных фигур на историческом факультете Ленинградского университета. Однако, как оказалось, ненадолго. Счастливо прошедший через полосы массового террора 20-х и 30-х годов, он, наконец, также оказался задет советской колесницей Джагернаута. В 1948 — 1949 гг., когда новое наступление на интеллигенцию, на этот раз сопряженное с самым низменным шовинизмом, выплеснулось в пресловутую
борьбу с космополитизмом, Лурье, который и до того неоднократно попадал в трудные положения из-за своей
