говорится. Лошадка, даже самая что ни на есть беговая, выдавала по ровной дороге максимум сорок. А медведь мог ее догнать и, не останавливаясь, переломить животине хребет. Вот что такое пятьдесят километров в час.
Сектанты успели разве что моргнуть, а медведь уже преодолел разделяющее его и людей расстояние. Взмахнул огромной лапой, намереваясь надвое развделить ближайшего человека, замершего от первобытного ужаса, но, к счастью последнего, был остановлен Каланаком. Возникшим, словно из ниоткуда, и перехватившим когтистую длань медведя одной рукой.
Другой — раскрытой ладонью! — богатур ударил поднявшегося на задние лапы зверя в грудь. Отбросив назад метра на три.
Пока ошеломленный косолапый поднимался на ноги, тряся лобастой башкой, сектанты передумали бежать. Остановившись на краю поляны, они со страхом и возрастающим восхищением смотрели, как человек сражается с медведем. Нет, не так! Как он убивает медведя.
Каланак двигался не как все, он скользил, словно пущенная из тугого лука стрела. Миг — он стоит на том месте, откуда отправил зверя в короткий полет. Вздох — и он уже появляется чуть позади и справа от медведя. Выдох — и листву на деревьях сотрясает рев, полный боли. Глухой шлепок завершает секундную увертюру — под ноги зрителям падает кусок покрытой густой шерстью плоти.
Правая лапа животного.
Бурый не сразу понял, что умер. Попытался схватить человека пастью за плечо, но потерял равновесие, попытавшись опереться на отсутствующую конечность, и завалился набок. Рванулся, пытаясь достать противника лапой, но тот легко уклонился и от этого удара. А больше тот ничего сделать не успел. Каланак мигнул, пропадая в одном месте и появляясь в другом, и ногой перебил зверю хребет.
На некоторое время все на поляне затихло. Не полностью — медведь, умирая, жалобно поскуливал, но издаваемые им звуки скорее подчеркивали тишину, чем нарушали ее. А затем проповедник заговорил:
— Сила, — произнес он негромко и очень проникновенно. — Невероятная сила древних героев и богов была дарована Каланаку. Вы видели.
— Мы видели, — будто находясь в трансе, нестройно повторили сектанты.
— Каланак уже не человек. Он стал больше, чем человеком. Двигаясь быстрее ветра. Сражаясь яростнее, чем хозяин тайги. Он способен выжить с ранами, которые убьют любого другого…
Голос лидера секты с каждым словом становился все тише и тише. Попавшие под магию этих слов люди на поляне незаметно для себя стали двигаться к нему, чтобы не пропустить ни звука. В их глазах горел огонь фанатичной веры. И последнюю фразу, прозвучавшую тише шепота березовых листьев на слабом ветру, они услышали не ушами, а сердцами.
— И таким может стать каждым из вас…
1
Новосибирск, м-н Родники, Ул. Тюленина
14 мая
Тоня заняла единственную спальню. Вадим бросил вещи в зале, при этом выразительно глянув, мол, мое место. Я вздохнул и отправился в третью, самую маленькую комнату квартиры, которая обычно отводится под детскую. Долгая дорога, наполненная физически ощущаемой неприязнью Воина и приторной дружелюбностью Дипломата, закончилась ожидаемо неприятно.
Приехали!.. Столько всего пережить, столько узнать, приобрести и потерять, и только для того чтобы отправиться в Новосибирск и застрять в дурацкой квартире на шестнадцатом этаже! В каком-то спальном районе с идиотским названием «Родники»! Где тут родники, вашу маму? Все закатано асфальтом! Не считать же таковыми фонтаны возле дома.
М-да!.. Не думал я, что разговор с Антониной Ланской закончится таким вот финтом!
Присев на кровать — думал, та окажется скрипучей, это бы отлично завершило список жизненных обломов, — я словно наяву вспомнил состоявшуюся недавно беседу.
— Мы должны на время увезти тебя из Благовещенска. — сказала девушка.
Я только что дал согласие на вступление в их дурацкий клан сверхлюдей. И ждал, что теперь передо мной раскроют, наконец, все тайны этого мадридского двора. Но нет, вместо рассказа мне предложили бежать.
— Зачем? Разве вы не держите за горло все СМИ в городе?
— Ты привлек слишком много внимания к своей персоне. Даже с нашими возможностями потребуется время, чтобы все утрясти.
И вот тогда я допустил вторую ошибку. Первая заключалась в том, что я вообще начал разговаривать с Тоней.
— Хорошо, — сказал я.
Боже, ну вот как можно быть таким оленем?
И ведь, главное, даже не подумал с ней спорить! Уверил себя, что нужен новусам, что те на все пойдут, чтобы меня заполучить — и на тебе! Новосибирск! Почему именно сюда?
Вещей в рюкзаке было немного — все как у того латыша, так что на разбор я не потратил и пяти минут. Три футболки, три пары носков и трусов, запасные штаны и набор гигиенических принадлежностей типа зубной пасты со щеткой и бритвенного станка. Их я даже в ванную нести не стал. Поднялся, уперся лбом в оконное стекло и стал с тоской смотреть на город, в котором мне предстояло жить неопределенное время.
Как всякий нормальный житель глухой провинции я недолюбливал большие города, а Новосиб был именно таким. Миллионник, да еще и спланированный максимально убого. Нет, понятно, что его строили, по сути, в военное время, а там были другие приоритеты. Но как здесь жить сейчас? Тут же на одну дорогу из края в край можно полдня потратить! А если брать в расчет поселки типа Академгородка, так и весь день целиком! То ли дело Блага: компактно, квадратно, красиво. Деревьев много, опять же. А тут один асфальт и бетон. Жара и пылища.
«Привыкнешь!»
«Привыкну… Фигли делать!»
Вывозили меня из Благовещенска в такой спешке, будто смерть китайского Ликвидатора повлекла за собой полномасштабное военное вторжение из-за реки. Но сперва все же отправили в усадьбу, за которой я совсем недавно следил, к местному гуру. Или, как говорили сами новусы, Лидеру.
Им оказался старикан лет под двести, непонятно как еще не развалившийся на составные части, но с глазами совершенно не тронутыми маразмом. Да и двигался он бодро, словно и не тяготили его прожитые годы. К слову, на самом-то деле выглядел он лет на семьдесят, про двести я просто загнул, когда первый раз ему в глаза взглянул. Было в них что-то такое, ощущение даже не возраста, а древности. Словно старикан жил так долго, что ему это слегка поднадоело, а все происходящее вокруг стало восприниматься как мышиная возня.
И вот этими глазами он принялся меня рассматривать. Абсолютно без выражения, словно не на человека глядел, а на вошь. Я разговор первым заводить не планировал — кто инициатор встречи вообще? Стоял себе с независимым видом, избегая сталкиваться с тяжелым взглядом. Наконец, дождался реакции.
— Молодой совсем.
«Да с твоих годов тут все молодые!» — захотелось мне ответить, но в последний момент я сдержался. Не стоило начинать общение с Лидером семьи, в которую меня «пригласили» с откровенного хамства. Но небольшая дерзость все же не повредит!
Да, Антонина говорила, чтобы я держался с патриархом уважительно, на вопросы отвечал просто и, самое главное, не ерничал. Но у меня на это были свои взгляды! С малолетства терпеть не могу, когда возрастом пытаются давить. Типа он гарантия ума!
— Это проходит с годами, — произнес я нейтральным тоном. — Уж вы-то, Матвей Андрианович, должны об этом знать.
Я прямо почувствовал, как девушка, стоящая за моей спиной напряглась. Втянула в себя воздух и задержала дыхание. Словно сейчас должен был раздаться раскат грома, а после ударить молнии, сжигающие наглеца, то есть меня, на месте. Но этого не случилось. Дед только свел косматые брови, наморщил лоб и сузил глаза до китайских щелочек.
— Хамишь? — проговорил он.
Я неопределенно пожал плечами. Мол, ну да, немного, но не со зла — так, под обстоятельства.
— В семье подобное непозволительно.
Что-то с голосом деда произошло на этой фразе. Каким-то он стал другим. Вроде и тембр, и громкость остались прежними, но добавилось что-то еще. Какая-то сила, что ли. Внутри у меня все сжалось, захотелось извиниться перед пожилым человеком за неподобающее поведение и недостатки воспитания. Но одновременно с этим рыкнул с вызовом Охотник:
— Формально я еще не в семье.
Произнес я это, помню, максимально спокойным тоном. Смягчая ярость зверя и не желая подставляться под гнев старикана — фиг его знает, на что была способна эта развалина. Тут же все супермены, вдруг и дедок лазерами из глаз пуляет?
Не стал. Или не умел. Только брови чуть приподнял, кажется, удивленно. Глаза его по-прежнему ничего не выражали, но я на всякий случай решил сгладить резкость.
— Пока не в семье.
Мол, так-то
