я нажрался до изумления?
Вторая мысль. О, такая люстра у моей бабушки была!
Третья мысль. Я что, спал на голом полу?!
Кое-как я приподнялся, опершись на дрожащие руки. Башка трещала так, будто мозги провернули через советскую мясорубку с тупыми ножами. Твою мать… При чем здесь мясорубка вообще?
Я смог более или менее нормально оглядеться. Так, комната с «бабушкиным ремонтом», сервант со сдвигающимся стеклом, за стеклом… Нет, не хрусталь, как у моей бабушки, а дешевенькие стеклянные фужерчики. Посеревшие обои в цветочек, в углах уже отвалились практически, держатся на соплях. Диван. Облезлый продавленный, накрытый самодельным покрывалом из кусочков ткани. А сверху на покрывале распласталось тщедушное тело неопределенного пола — из-под спутанной гривы рыжих волос торчал острый локоть.
— Бельфегор, просыпайся! — снова раздался тот же самый голос, который меня и разбудил. Только теперь он тряс тело с дивана. А я смог, наконец, рассмотреть, кто это у нас такой настойчивый. Лицо наполовину закрыто растрепанными волосами. Черными, хотя… Какой-то пегий цвет, будто хозяин волос пытался покрасить свою гриву в радикально черный, но руки у него растут из тощей костлявой жопки. С которой почти сваливаются серые джинсы, разрисованные сверху донизу пентаграммами, перевернутыми крестами и еще какими-то очень оккультными символами.
— Отстань, Астарот, дай поспать, — острый локоть с размаху врезался под ребра настойчивому. Тот ойкнул, но принялся трясти чувака с дивана с удвоенной силой. — Бельфегор, ну что за дела? Я же говорил, что у меня мама с девять с ночной возвращается!
— А сейчас только восемь… — проныл голос откуда-то снизу. Я повернул раскалывающуюся башню в ту сторону. Стол. Квадратный, полированный, родом откуда-то из недр дремучего Советского Союза. На столе — ручная швейная машинка, черная с золотистым узором. Хозяева этой квартиры обнесли ретромузей?
А под столом, завернув в клетчатое байковое одеяло верхнюю часть тела лежал еще один волосатик. Для разнообразия, толстенький, а не тощий.
Дайте угадаю, этого зовут Бегемот? Я что, попал в ад? Велиал, Бельфегор, Астарот… Это же какие-то демоны? Тогда я, получается, тоже демон? И этот волосатый дрищ пытается меня поднять, чтобы я занялся своими прямыми обязанностями? Ну, там, грешников истязать, дровишек под котлы подбрасывать…
— Мне еще надо порядок навести! — в голосе названного Астаротом зазвучали истерические нотки. — А то будет как прошлый раз! Выметайтесь уже! Велиал, даже не думай обратно засыпать!
— Я не засыпаю… — пробормотал я и почувствовал непреодолимое желание вернуть голову обратно на подушку, в смысле, на скомканную как попало джинсовую куртку и накрыться сверху… эээ… вот этим. Кстати, что это? Какое-то пальто что ли? Мех облезлый, пуговицы. Ну точно, пальто.
— Велиал, ты совсем обнаглел?! — Астарот подскочил ко мне и вырвал из рук это поношенное недоразумение темно-бордового цвета. — Я же говорил, что нельзя трогать мамины вещи!
— Ну и подумаешь… — сказал я. Стоп. Это я сказал? Что с моим голосом?! Да и вообще… Я уставился на свои руки. То есть, какие-то чужие руки, которыми я почему-то мог двигать. Свои руки я отлично знал. На запястье уже изрядно расплывшаяся татуха еще с армейки — 0(I). Можно было давно свести, но рука не поднималась, все-таки память. И шрам от ожога в форме Африки. Неудачно приложился к раскаленной броне. А эти руки были девственно чисты и… Такие тощие. Локти как у буратины.
— Да блин! — взвыл Астарот. — Да если моя мама опять нас тут застанет, она мне голову открутит!
— Ой, да зачем тебе голова, Астарот, ты все равно ей не пользуешься… — пробурчал с дивана рыжий Бельфегор. Хм, смотрите-ка, я уже начал запоминать клички этих волосатиков. Или… Или я их и раньше помнил? Кто я вообще такой?
Воспаленное сознание подсунуло мне видение катящейся по полу ночного клуба гранаты и сморщенную рожу престарелого рокера. Или это мне приснилось? Кто я вообще такой?
Так, стоп. Я Владимир Львович Корнеев, позывной Камыш. Год рождения — одна тысяча девятьсот семьдесят третий, возглавляю охранное агентство «Лев». Но тогда почему…
Я тряхнул головой. Внутри черепа взорвалась боль, перед глазами заплясали цветные пятна, по щекам хлестнули длинные патлы.
— Где туалет? — промычал я, поднимаясь на нетвердо стоящие ноги. Так, на мне тоже серые джинсы. На которых черной ручкой нарисованы всякие сатанинские символы. У нас в аду униформа такая?
— Ты дурак что ли, Велиал? — Астарот, оставивший меня и еще двух своих гостей на время в покое, собирал валяющиеся по всей квартире бутылки.
Да уж, в хрущевской смежной двушке выбор невелик. Направо — в крошечную кухню, налево — в крошечный же коридор. А там дверь. А за дверью — совмещенный санузел, кошмар любого социопата.
Я сел на низкий неудобный унитаз. Острые колени оказались где-то в районе подбородка. Если бы башка так не трещала, я бы, наверное… Я бы что? Охренел? Офонарел? Заорал от ужаса?
Мысли ворочались в голове, медленные, тупенькие и толстые. Больше одной за раз у меня в черепе не помещались. Надо бы посмотреть в зеркало, но как-то очково. Понятно уже, что я ничего хорошего там не увижу, судя по рукам и ногам.
А может это сон просто? Или может я в коме? Ну мало ли, выжил после взрыва гранаты, сейчас валяюсь на аппарате, вот мне и мерещится… Всякое. Я в тот раз когда с трубкой в легких проснулся, мне тоже всякая дичь мерещилась.
Ага, выжил. Подо мной РГД взорвалась, как бы я выжил? Терминатор я что ли?
Ладно, фигли тут? Три-два-один, пошел!
Я поднялся, покачнулся от такого резкого движения, схватился за раскаленную трубу полотенцесушителя. Ощутил под пальцами шероховатую поверхность облупившейся краски.
Глянул в овальное зеркало над раковиной. Память услужливо подсказала, что у бабушки было такое же. Из-за стекла на меня смотрел субтильный сутулый подросток с длинными спутанными волосами. На черной футболке кривая надпись «Ангелы Сатаны». Нарисовано белой краской. Лицо… Ну, обычное, хорошо хоть не в прыщах. Глаза — серые, нос длинноват, но… Да хрен знает. Лет наверное… шестнадцать-семнадцать?
— Ты кто? — шепотом спросил я у своего отражения. Оно, ожидаемо, промолчало.
«Может это правда ад? — снова подумал я. — Я умер, и это мое персональное посмертное наказание за грехи». А всякие там «свет в конце тоннеля» или котлы со сковородками — это все вымысел и беллетристика. Был суровый дядька, стал — длинноволосый говнарь в одной квартире с тремя такими же говнарями-приятелями. И теперь у тебя целую вечность будет похмелье, а нытик-Астарот будет пытаться выставить вас в темное осеннее утро. Холодное, наверняка.
— Велиал, ты долго еще? — заколотился в двери Бельфегор.
— Потерпишь, — буркнул я, продолжая изучать себя в зеркале. В принципе, если отвлечься от того, что я волосатый дрищ,
