Женя, допивая чай. — У меня в ресторане сегодня уволили официантку, я выйду на замену. А ты можешь устроиться вместо нее.
Ресторан? Не предел мечтаний, конечно, для менеджера по персоналу с высшим образованием, но лучше, чем ничего. А с протекцией подруги шансы устроиться повышаются. У меня с собой не слишком много одежды, но брюки со стрелками и офисная рубашка найдутся.
* * *
Утро начинается со звонка. Мой телефон настырно вибрирует под подушкой. Я сплю тревожно и чутко, просыпаюсь на первых же гудках и от ужаса замираю, не в силах вынуть гаджет и посмотреть, кто звонит. На настенных часах в виде надкушенного яблока половина седьмого. Кто еще будет звонить в такую рань?
Выползаю из двуспальной кровати, в которой мы спали вместе с Женей, беру телефон. Как я и думала, Марк. Направляюсь на кухню, сжимая телефон в руке. А он продолжает вибрировать. Я знаю, что будет дальше. Но ведь мы не рядом! Он не может меня ударить. Не может ничего со мной сделать. А я всегда могу просто повесить трубку и выключить телефон.
Сажусь за кухонный стол, закуриваю и снимаю трубку на громкой связи. Нет сил держать Марка у уха.
— Эля? — его голос резким эхом облетает спящие шкафы. Но пока он не кричит, говорит спокойно. — Как это понимать? Ты где?
— Не с тобой, Марк, — собираю в кулак мужество, чтобы говорить с ним. Это объяснение все равно рано или поздно произойдет, мне не удастся вечно от него прятаться. — Я ушла. Я не хочу с тобой больше жить.
— Как это, не хочешь? Забыла, что ты моя жена? — во-от, в тон просачивается металл.
— Нет, не забыла, Марк, — скрежещу сквозь зубы. — Я была твоей женой, а не вещью, в которую ты пытался меня превратить. Я подаю на развод. Не хочу больше ничего с тобой делить.
Затягиваюсь и выдыхаю дым. Марк не позволял мне курить даже на улице, даже раз в полгода, когда мне хотелось. Сейчас я могу себе это позволить. Я наконец свободна. Даже такая мелочь, а приятно!
— Ты там что, куришь?! — возмущенно раздается в трубке. — Мы же договаривались, Эля! Ты еще небось напилась? Говори, где ты, я приеду и заберу тебя.
От этих слов у меня внутри начинает что-то дрожать. Снова делаю затяжку и выдыхаю в телефон, будто это лицо Марка.
— Я не скажу, где я, Марк, — приятно это произносить. Приятно знать, что он бессилен меня найти. — Ты меня ударил. Я к тебе не вернусь.
— Малыш, ну я же извинился, — он включает сюсюкающий тон, каким он обычно разговаривал со мной после скандалов, доведя меня обвинениями до слез, до исступления. — Ну не сдержался. Бывает. Я пообещал тебе больше так не делать, помнишь?
— А в следующий раз ты не сдержишься и проломишь мне череп, Марк, — стряхиваю сигарету в пепельницу и наблюдаю, как из кончика струится густой тонкий ручеек дыма. Ожесточаю тон: — Я. Подаю. На. Развод!
На том конце повисает молчание, разбавляемое сердитым сопением.
— Эльвира? — наконец произнсит Марк. Я знаю и этот тон. Вкрадчивый. Заходящий как бы издалека. С него начинались наши ссоры. Именно с этого слова и с такого голоса. — Ты плохо понимаешь суть вещей? Ты моя жена. И… знаешь, как мы поступим. Если ты вернешься до полуночи, я прощу тебя. Ты ведь меня вчера опоила чем-то. Ты понимаешь, что так с мужем не поступают? Понимаешь же?
Молчу. Он начал свою обычную песню. Я наперед знаю, что это будет. Он будет задавать вопросы, давить, угрожать, предлагать более легкие альтернативы, если я соглашусь на условия. И сулить кары, если не соглашусь.
— Как я должен это расценить? Я естественно огорчен! — Марк чуть повышает голос и сразу понижает почти до шепота: — Но я прощу тебя, если ты одумаешься. У тебя есть время до полуночи. Но если ты так и продолжишь прятаться, я тебя найду.
Последние слова он договаривает жестко и сурово. Страшно. Мне снова до одури страшно. Он мастерски умеет меня подавлять.
— Поверь, Питер — город маленький. Маленький и тесный, — с горячим придыханием произносит Марк напоследок. — Я быстро тебя найду, и тогда ты пожалеешь, что вовремя не воспользовалась моей добротой.
Ярость затопляет душу.
— Добротой? Да ты тиранил меня! Ты только и делал, что устраивал мне скандалы! Ты… относился ко мне как к вещи! — меня переполняет возмущение и злость, которые я скрывала, когда мы были рядом.
Я в самом начале усвоила, что во время ссор нужно молчать. Он все равно меня подавит, а если огрызаться, будет хуже. У меня никогда не получалось отражать его атаки. Я до сих пор не понимаю, как он это делал. Я выбирала путь наименьшего сопротивления. Проще было сказать, что каюсь, и принять претензии к сведению. Только вот претензий с каждым разом становилось больше, пока он полностью не выжрал всю мою свободу и не стер границы в порошок.
— Ну ты и неблагодарная! — звонко-злобно раздается из трубки в ответ на мою тираду. — Я дал тебе отличную жизнь, прекрасный дом, шикарный досуг! А за это просил совсем немного, послушания и верности.
Я никогда не изменяла ему, даже не помышляла об этом. Я честная, меня воспитывали в верности и почитании супруга. Но Марк считал, будто я засматриваюсь на других мужчин, и вынимал за это душу. Что сделать, если куда ни пойди, вокруг есть мужчины? Только глаза себе выколоть остается.
— Я была тебе верна! Не смей обвинять меня… — замолкаю, видя выходящую на кухню Женю.
Она уже одета для выхода из дома, удивленно смотрит на меня, потом на телефон, а потом открывает рот и произносит то, что говорить ни в коем случае нельзя!
3
— Эльвира, заканчивай трепаться, — говорит Женя. Я исступленно машу руками, чтобы не позволить ей слить пункт назначения, но она, похоже, меня не понимает. — Нам от Озерков до Васьки пилить полчаса, и там на нужную линию пешком топать. Ноги в руки, опаздываем!
Еще на середине соображаю, что надо отрубить звонок, но, кажется, не успеваю. Не знаю, как много услышал Марк. Спина покрывается ледяным потом, и пижамная майка прилипает к ней, как мокрая бумага.
Женя только сейчас, видимо, по моей бледности понимает, что сделала что-то не то. Но машет рукой.
— Озерки большие, не парься, — произносит приободряющим тоном. — Как и Васька. Он нас вечно будет искать. Успокойся.
Но я не могу успокоиться. Сердце дубасит
