Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
и повезло злосчастной Виктории, так это с семьей.
Вряд ли описание моего детства будет вам особенно интересно; как и многие женщины моего круга, в детстве я получала хорошее воспитание вместо хорошего образования. Вы можете с легкостью вообразить эти однообразные дни, призванные превратить живого, любознательного ребенка в эталонную леди, чей круг интересов ограничен домашними делами, новой модой на платья для выхода и мнением, которое она производит в обществе. Мне, с детства проявляющей интерес к тому, как устроен этот мир, всё это было особенно в тягость.
Я впитывала те крупицы знаний в точных науках, что мне дозволено было получать, с превеликой радостью и благодарностью. Я была так тиха и прилежна, что получила дозволение проводить время в отцовской библиотеке – отдыхать в тишине, как считали родители и слуги. Но нет, я не отдыхала, я со всей страстью изучала всё, что хоть немного могло приоткрыть для меня тайну устройства нашего мира.
Мне казалось, что само провидение вело меня. Вы можете посмеяться над тем, насколько необразованна я была, но событие, что заставило меня увериться в своем выборе, произошло только и исключительно потому, что моему учению уделяли недостаточно внимания.
Когда мне только исполнилось тринадцать лет, мы всей семьей оказались заперты дождем в гостинице возле Тонона. Я случайно обнаружила сочинения Корнелия Агриппы и была покорена его теориями и стремлениями. Превращение свинца в золото, бессмертие, лекарство от всех болезней. Смейтесь же, ведь это казалось мне истинной наукой, а Парацельс и Альберт Великий стали моими наставниками. И не было никого, кто сказал бы мне, что все эти амбициозные теории давно опровергнуты; все лишь умилялись юной леди, с таким упоением изучающей культуру прошлого. Эта страсть исследователя, столь бурно вступившая в реакцию с детским восторгом, должна была угаснуть в домашних делах, а потом и вовсе исчезнуть после замужества, но и тут судьба вступилась за меня.
Мне минуло семнадцать лет, когда моего брата определили в университет города Ингольштадта, чтобы тот завершил обучение и ознакомился с зарубежными обычаями. О, как же я мечтала быть на его месте! Мой брат, мой дорогой Эдвард нисколько не был склонен к наукам; для него учение в университете было лишь закономерным этапом, ступенью ко взрослой жизни. Для меня же – недостижимой мечтой. Мы выросли вместе, а потому Эдвард, мой милый добрый Эдвард, мог без труда понять мои настроения и переживания, он знал о моих мечтах и стремлениях, а потому смог совершить чудо. Он уговорил отца и маму отпустить меня с ним и под его присмотром, чтобы я могла посещать университет вольной слушательницей, что хоть и остается до сих пор дерзким новшеством, но уже тогда вполне было возможно.
Здесь мне стоит сказать пару слов об Эдварде, ведь именно он сыграл ключевую, можно сказать, роковую роль в этой истории. Пусть вас не смущает, что я зову его братом; мы лишь выросли вместе, кровного родства меж нами нет. Мои родители мечтали воспитывать сына и наследника, но долгое время только я оставалась их единственной радостью. В одном из путешествий, коими было наполнено мое детство, мы всей семьей проводили неделю на берегу озера Комо. Доброта моих родителей часто приводила их в хижины бедняков, где они пытались помогать страждущим по мере своих сил. В один из дней их внимание привлекла особенно убогая хижина. Отцу пришлось отлучиться по делам в Милан, а мать, взяв меня с собой, посетила этот дом, где все кричало о крайней нищете. В этой хижине жил крестьянин с женой, согбенные трудами и заботами, и пятеро их детей. Всему семейству приходилось довольствоваться скудными крохами. Но один ребенок привлек внимание моей матери – белокурый мальчик, который словно сошел с рождественской открытки. Четверо других детей были черноглазыми и крепкими, и на их фоне этот светлый и хрупкий ребенок выглядел неземным существом, ангелом, что решил осенить своим присутствием эту лачугу.
Заметив удивление и восторг моей матери, крестьянка рассказала ей печальную историю этого ребенка. Этот светлый мальчик был не их родным сыном, а наследником миланского дворянина. Крестьянка стала его кормилицей, ведь мать мальчика умерла в родах. Его отец, итальянец – причем из той породы людей, что помнили о былом величие Италии – вступил в ряды бунтовщиков, боровшихся за свободу своей славной родины. Это его и погубило; кормилица так и не узнала, был ли он казнен или так и остался гнить в застенках, но в один момент крестьянка лишилась работы, а мальчик, которого она растила, – семьи.
Когда отец вернулся из Милана, он увидел в нашем дворе милейшего ребенка, с которым играла его дочь. Пусть крестьяне и крепко любили своего воспитанника, но без колебаний отдали его богатой покровительнице, зная, что даруют ребенку судьбу неизмеримо лучшую, чем вырасти с ними в голоде и нищете.
Так Эдвард Лавенца стал членом нашей семьи, моим братом и всеобщим любимцем. Мы выросли вместе, разница в возрасте у нас была менее года. Эдвард всегда был терпеливее и рассудительнее меня, а я поражала его неожиданными наблюдениями и остроумными замечаниями. Я всегда отличалась особенной страстью, и моей семье несказанно повезло, что эта необузданность была направлена на познание физических тайн мира, а не на детские шалости или девичью влюбленность. Эдвард же всегда мог обуздать мой порывистый нрав, а наша свадьба казалась всем делом заведомо решенным, особенно когда родился первый из моих родных братьев и острый вопрос с наследником фамилии разрешился сам собой.
Вот потому родители и не стали противиться просьбе брата отпустить меня с собой в путешествие. Наверное, сейчас вас мучают вопросы. Почему, столь нежно отзываясь о своем женихе, я путешествую с другим мужчиной? И как вообще столь неприметная история детства связана с путешествием по арктическим снегам? Уверяю вас, скоро вы всё поймете и поразитесь, насколько важны были все эти, казалось бы, глупые девичьи пустяки.
Путь в Ингольштадт, хоть и был долог, пролетел незаметно, скрашенный интересной беседой. Но сам университет принял меня недружелюбно. Когда мы вышли из экипажа, нас провели в квартиру, где нам предстояло жить, с двумя раздельными комнатами, разделяемыми дверью с замком-щеколдой с моей стороны, и с единственным ключом от входной двери, который был торжественно вручен Эдварду. Наутро мы отправились вручить рекомендательные письма и сделать пару визитов одним из главных профессоров. Только ради меня мой милый Эдвард решил зайти не только к преподавателям гуманитарных и юридических наук, которыми интересовался он сам, но и к мастерам
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 35
