я бы не смог оттарабанить следаком десять годков, не спившись или чего покруче!” Он отвёл темень от своего стола, от стола сослуживицы, напольного покрытия, потолка, сейфов с уголовными делами и выгнал её наружу. Тьма стукнулась об оконное стекло и испарилась. Антонов скомкал фантик, швырнул его ловким и точным движением в мусорную корзину, заприметив, что за ней укрылся кусочек тёмного. Вглядевшись в крохотную Тьму, мужчина решил, что она никому не мешает и выпустил из кончика указательного пальца маленький шарик света: тёмное и белое принялись играть в догонялки, видимые только глазом Игоря, который стал замечать, что его желание, чтобы чернота победила, возрастало с каждым днём.
Игорь Антонов, выпускник института правоохранительной деятельности, обвёл взором стену, выкрашенную серой краской, на которой красовались благодарности, почётные грамоты, приказы о награждении. Про него глаголили: “Славный малый, с хорошим чувством юмора, не имеющий привычку переходить кому-либо дорогу, поднаторевший в работе следователя, отвечающий на ходатайства вовремя, укладывающийся в сроки, не подставляющий под дамоклов меч ни свою, ни чужую голову…” Сам о себе Антонов высказался бы немного иначе: “Взрослый мужчина, днюющий и ночующий на работе, зарплата которого уходит на готовую еду и сигареты, машина стареет и ржавеет, потому что владельцу некогда на ней ездить, а личная жизнь закончилась расторжением брака, алиментами и квартирой, оставленной им бывшей жене и дочери”. Находиться рядом друг с другом из-за слова “надо” — значит обворовывать жизнь, поэтому мужчина не стал держаться и держать, оказавшись один на один с работой.
Произошло в жизни Игоря и то, о чём он не поведал ни одной живой душе: в день, когда его назначали следователем наркоконтроля, мужчина проснулся от бьющего в глаза света. Супруга, тогда ещё действующая, трудилась в ночную смену, и Антонов искренне удивился, что лежит в освещённой комнате, когда нажать на выключатель в пустой квартире принципиально некому. Затем он осознал, что свет исходит от его собственных рук, изливаясь в стороны, словно бы мужчина прижал спиной огромные крылья, и они вышли за контуры его тела. Проснувшись утром после обретения дара, Игорь Антонов с первого же рабочего дня стал подсвечивать тёмные уголки окружения. Общество, в котором он вращался, напряглось, так как мужчина превратился в диверсанта, скрывающего своё присутствие и деяния. Вот и сегодня Антонов слышал потаённый скрежет зубов руководства, сочащийся сквозь сомкнутые челюсти. Его дар подсказывал, что наркоконтроль собираются расформировать, а самого Игоря выбросить в обычные следаки, понизив в должности. Если выбирать между вымученными встречами “на высшем уровне”, где каждая шишка натужно-приторно скалится, заранее выторговав себе местечко потеплее, и полнейшим игнором, то Антонов безусловно предпочитал второй вариант, ибо он не губит душу ложью.
Игорь подозвал шарик света обратно и стал перекидывать его из ладони в ладонь, словно мячик. Тьма увеличилась в размерах, превратившись из крохотного сгустка в полноценную фигуру, и гулко произнесла: “Тебе нужно уходить отсюда, ибо они заслужили меня и получат с лихвой. Ты не можешь помочь тем, кто этого не хочет. Иди, но перед уходом забери с собой друга!”
А.А. Зиновьев
—
Почему ты не бухаешь?
—
Философия такая…
—
Чё?
Алексей Андреевич хотел сказать: “Хрен через плечо!” — но сдержался и продолжил делать записи в ежедневнике. Он зафиксировал абсолютно все пожелания своего подзащитного и уже прокручивал в голове диалог с собственным помощником, убеждая его поработать до двух часов ночи, потому что жалоб и ходатайств предстояло составить целую тонну. Подозреваемый отказался от адвоката по назначению и выбрал в защитники Зиновьева, который “не прогнётся в случае чего”. Алексею Андреевичу польстил столь позитивный отзыв о его заслугах, тем более отец клиента был платёжеспособным, сам клиент юридически подкованным, бойким и выдвигающим стопроцентные аргументы по поводу того, что всё обвинение шито белыми нитками, и никаких наркотиков он не видел в глаза и уж тем паче не перевозил; следствие в кои-то веки промахнулось, повязали невиновного, нужно бить в колокола и добиваться торжества справедливости. Но что-то в данном уголовном деле напрягало адвоката! Он встал со стула, убрал руки в карманы идеально сидящих брюк, расправил широкие плечи и заставил свет расширяться в черепной коробке, вытесняя тяжесть, всегда пробирающуюся в голову во время посещения изолятора.
“Дар света”, как называл его Алексей, присутствовал в нём с самого детства, поэтому численность его друзей измерялась сотнями. Люди ощущали, что в Зиновьеве наличествует особенное, и тянулись к нему. По психологическому типу он являлся экстравертом: лёгким на подъём, с чувством юмора заправского стендапера, заводилой и “серым кардиналом”, то есть лидером, которого окружающие назначали таковым по собственной воле. Экспансивность позволяла Алексею применять свой дар свободно и просто. При общении он “рассыпал” многочисленные световые шарики, и те, прилипая к его собеседникам, делали существование человека приятнее, вызывая состояние, когда хорошо прямо здесь и прямо сейчас. В детстве и юности Зиновьев считал своим долгом облегчить жизнь всех, кто притягивался к нему, делясь светом безвыборочно: по этой причине некоторые люди подходили и стояли возле него столбом, не врубаясь отчего их влечёт к парню, как магнитом. Девушки расточали комплименты с самой школы, парни стремились во чтобы то ни стало наладить приятельские отношения, учителя хвалили даже за зря, старшаки уважали и приглашали в компанию “попить пивка”. До двадцати пяти лет он был центром вселенной, желанным гостем на любой вечеринке, любимцем родственников и звездой рабочего коллектива. Сторонним наблюдателям казалось, что Алексей — сорви голова, но глубоко в душе он таким не был, ища и не находя своё. Помог свет…
С детства свет метался в Зиновьеве, стукаясь о внутренние стенки тела, но во взрослом состоянии обрёл фокус и бил лучом точно в то намерение, в которое направлял его Алексей Андреевич. Задавшись целью получить статус адвоката, он сумел сделать серию чётко выверенных шагов, приведших его к заветному результату. К нему всегда обращались по имени и отчеству, отдавая тем самым дань уважения рвению по защите прав граждан. Зиновьев так много рассеял в мире света, что видел его даже в тех, кто этого не заслуживал, и верил, что обратившихся ко Тьме можно убедить вернуться. Он вёл гражданские дела, а затем переключился на уголовные. Один знакомый спросил Алексея Андреевича: “Зачем вы защищаете преступников?” “А ты думаешь арбитраж, где судятся между собой юридические лица, лучше? — поинтересовался адвокат. — Если туда поглубже вникнуть, то можно и труп откопать!” Зиновьев развлекался тем, что в кабинетах следователей, как бы невзначай облокачивался рукой на стопку
