не уходили. Я напишу вам.
– Пишите, – сказала девушка почти равнодушно.
2
Игорь сидел в гостинице маленького северного городка и писал письмо Людмиле.
«Я не сразу нашёл нужный тон письма, собственно, ту форму, которая, обходясь без абстрактных понятий, не затруднила бы ваш ответ мне. И когда нашёл эту форму, был тому очень рад. Свою находку я сделал, уже прилетев в Заполярье, на пути из аэропорта. Я решил просто рассказать вам свой вчерашний день – что делал, что видел, с кем говорил в этот день».
Он поднял голову и посмотрел в окно. Гостиничный номер был невелик, окно занимало почти целиком одну из его стен. Картина, открывавшаяся из него, нравилась ему настолько, что он готов был часами любоваться ею. Большую её часть занимало небо, из окна пятого этажа можно было без помех проникаться его огромностью. За время работы и жизни на Севере он успел увидеть небо из этих окон во все времена года, при самых разных погодных условиях, при самом разном освещении.
Слева, справа и снизу, словно рамой, картина была ограничена стенами жилых домов и крышей местной средней школы, так что в центре, вторым после неба важнейшим элементом картины являлось море, морской залив. Днём и ночью по нему шли корабли: налево – в устье залива, в большой торговый порт, направо – на выход из него, в море. Залив был длинный, километров сто длиной, но лишь двух-трёх километров шириной, на языке соседей-скандинавов его следовало бы называть фьордом; противоположный берег залива, различимый достаточно хорошо, казался необжитым и диким: только сопки, сейчас, зимой запорошенные снегом, и темнеющие лесом долины между ними. Солнце садилось каждый день на том берегу. На долгие два месяца полярной ночи, ввергая подлунный мир до времени в спячку, исчезало там же, а полярным днём, словно недвижной раскалённой сковородой зависая над тем же берегом, слепя усталые глаза, так же долго не давало уснуть далеко за полночь.
Оттуда же, с того самого берега пришёл однажды тот редкостный луч зелёного цвета, зелёный луч. Игорь хорошо помнил, как это было. Тогда был закат, конец длинного весеннего дня, солнце уходило за сопки и в самый последний момент, от солнечного шара не осталось уже ничего, почти ничего, на долю секунды послало его, тот незабываемый, необыкновенно чистый, чудного изумрудного цвета фантастический луч…
Писать о прошедших событиях было легко, и Игорь подробно рассказал, как он встал с постели в день отъезда, как собирался в дорогу и прощался с родными, как ехал в аэропорт, как встретился там с бывшим однокурсником по институту и нынешним сослуживцем Вадиком Уткиным, о чём они говорили в полёте и на земле.
«И вот, я здесь. У вас дождливая поздняя осень, а у нас, на Севере уже давно зима. Я так давно и постоянно живу здесь, что даже шофёру такси, увозившему меня в аэропорт, сказал эту фразу: «У вас осень…» И тут же поправился: «У нас – ведь я еду из дому!» Он, наверное, ничего не понял. Я и сам не могу понять, где более мой дом. Во всяком случае, сюда я еду, как домой, и это приятно мне. Мне приятно, что Заполярье, место на земле для многих дикое и мало приспособленное для жизни, уже два с половиной года мой дом, дом, в котором я живу и тружусь. С тем большим удовлетворением думаю я об этом, что множество людей, в том числе, моих знакомых, видят в Заполярье гибель для человека. Я думаю, это не так. Просто нет у людей силы противостоять привезённым с собой привычкам и слабостям, и, не желая признать своё поражение перед ними, они ссылаются на суровость здешних природных условий или на злую силу традиций».
3
Игорь отправил письмо и стал ждать ответа. Родные писали ему на гостиницу, а девушку он попросил писать до востребования. В первое время он подавал паспорт служащим почты, не испытывая большого волнения. Не то, чтоб был уверен в ответе, скорее, наоборот: не слишком надеялся на него. Письма не было. Вначале посещения почты были от случая к случаю, потом стали ежедневными – видно, приближающаяся полярная ночь таким странным образом давала о себе знать. Чтобы увеличить вероятность положительного ответа, Игорь изменил тактику: стал ходить через день и даже через два, хотя это и стоило ему немалых усилий. Письма всё не было. Иной раз, поздно вечером, не утерпев, он срывался с места и отправлялся на почту: какой-то внутренний голос говорил ему, что именно сегодня письмо будет.
На улице, возле ресторана при гостинице и возле кафе «Волна», помещавшегося в маленьком, похожем на сарай дощатом строеньице, толпился разбитной, подвыпивший народ, в основном, известная Игорю по гостинице командированная публика. Были в малом числе и местные кадры. За два года он узнал, во всяком случае, в лицо, чуть не всё население городка, местное и командированное. С некоторыми был знаком коротко: по работе или по гостиничному номеру, где вместе прожит был не один месяц. Иных он знал только по именам, зато о других, не зная даже их имён, был хорошо наслышан, вплоть до самой подноготной. Разумеется, прежде всего это касалось персонала гостиницы и ресторана, той, исключительно женской части населения городка, которая находилась в непосредственном контакте с приезжими.
Не без гордости сообщалось ему, что в городе этом был самый высокий по стране процент красивых женщин, и объяснялось это тем фактом, что многие жёны здесь были привозные, в основном, с юга, оттуда, куда моряки ездят летом в отпуск. В то время как мужское население городка занималось своим тяжёлым и часто весьма опасным мужским трудом, женщины заняты были преимущественно в сфере услуг: в столовых, ресторанах и магазинах, в гостинице и общежитиях, в больнице и на той же почте. Многие замужние могли не работать – хорошо зарабатывали их мужья, и многие, действительно, не работали, всецело посвящая себя семейным заботам. Между ними, предоставленными самим себе, и теми, кому работать приходилось, существовала неприязнь и даже порой откровенная вражда.
На всех женщин работы, по-видимому, не хватало: повсюду можно было встретить тех, кто случайно, вынужденно, без специального образования оказался на данном рабочем месте, по необходимости, без всякого интереса исполнял ту или иную, подчас малопрестижную работу. Приходилось Игорю видеть за работой иную уборщицу с ведром, тряпкой и шваброй, разодетую так пышно, словно собралась она в ресторан, – это чтоб не подумали, будто из простых каких-нибудь, полагал он. Продавщицы в продуктовых
