Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
Модеста Вениаминовича Печорского — тоже получилось. Ибо всегда находятся люди, которым по тем или иным причинам удается то, чего не удается абсолютному большинству других людей. В 1946 году Модест Печорский поселился как раз против Стрешневых. И сюда же через пару месяцев он привел свою молодую жену Нину, кареокую двадцатитрехлетнюю красавицу.
Не было ничего удивительного в том, что мужчина пятидесяти семи лет возжелал иметь рядом молоденькую и привлекательную женщину. Такое случается со многими. Тому есть вполне логичные объяснения: мужчины в возрасте значительно молодеют, когда находятся в обществе молоденьких женщин. В сравнении со своими ровесниками такие мужчины выглядят моложаво и подтянуто, у них возникает потребность следить за собой. Многие отказываются от дурных привычек, не экономят на парфюме. Еще до войны нередко девушки соглашались на столь неравный брак. А в послевоенные годы такие браки становились обычным делом. Безрукий и безногий в хозяйстве потребен, а уж здоровый, хоть и в возрасте, так и вовсе нарасхват.
Сорок шестой год был по всей стране голодным. Не избежала таковой участи и Татарская республика. Зачастую случались перебои с хлебом, не говоря о прочих продовольственных товарах — муке, крупах, мясе, сахаре, — и карточки, бывало, оставались нереализованными. И как прикажете жить в такое время? Покупать же продукты на рынке или в немногих коммерческих магазинах, что стали открываться в городе, — не было денег. Шутка ли: чтобы купить буханку хлеба в коммерческом магазине, надо было выложить червонец, а на базаре — и того больше. Едва ли не четвертую часть месячной зарплаты. В то время, как пайковая цена буханки по карточке — девяносто копеек. Про мясо и сахар и вовсе следовало позабыть: цены на базаре и в коммерческих магазинах были раз в восемь, а то и в десять выше пайковых и доходили до ста двадцати рублей за килограмм. Да и пообносились люди изрядно за военную пору (гражданскую одежду на фабриках не шили, только гимнастерки да шинели), а купить новое было невозможно — не за что и негде. Некоторые горожане и вовсе походили на беженцев, потерявших при бомбежках свое имущество: весь в общем-то нехитрый цивильный гардероб за годы войны был давно обменян на продукты питания, а потому люди без стеснения ходили в латаном-перелатаном, а то и просто в лохмотьях. Последствия страшной войны сказывались на каждом шагу, и народ выживал кто как мог.
Нина особо долго не размышляла, кому отдать руку и сердце, и выскочила замуж за бывшего нэпмана, арендовавшего в Казани в тридцатые годы несколько торговых предприятий, а ныне владельца двух коммерческих магазинов и ресторанчика при одной из городских гостиниц. Ну а если в отношениях супругов присутствовало еще и чувство — кто же посмеет осудить такую пару? И за что? А потом — не до осуждений: каждый озабочен собственными нуждами, да и судьба тоже у каждого своя.
Конечно, сосед из квартиры напротив никаким боком не принадлежал к кругу Стрешнева, поэтому их общение ограничивалось короткими приветствиями при встречах на лестничной площадке да обменом парой ничего не значащих фраз. Общение с Ниной сводилось к тому же: здоровались, иногда говорили о ничего не значащем — не более того. И вот теперь она стояла перед Геннадием Васильевичем и его гостем растерянная, в слезах, ничего не соображающая и молила у них о помощи. Надо было что-то предпринимать. Хотя что тут можно сделать?
— М-да-а… Что же это он так? — невесело протянул Сабиров. — Ситуация… И что же делается в таких случаях?
— Не было у меня таких случаев. Думаю, надо сообщить о происшедшем в милицию, — произнес Геннадий Васильевич и добавил: — Наверное… Кто бы мог подумать. Ведь недавно с ним разговаривал. Ничто не предвещало его смерть.
— И в «Скорую помощь» тоже нужно сообщить, — в свою очередь добавил Сабиров.
— А в «Скорую»-то зачем? — обескураженно посмотрел на него Стрешнев, после чего перевел взгляд на висящего на двери Печорского. — «Скорая помощь» ему уже ничем не поможет… — Значит, так, — с этими словами Геннадий Васильевич обратился к Нине, смотрящей немигающим взглядом в пустоту. — В вашей квартире пока вам делать нечего. Так что давайте лучше пойдемте-ка к нам. Хоть как-то успокоитесь. У нас вы сможете подождать милицию. А вы, Марат Ренатович, — обратился Стрешнев к своему заместителю, — побудьте пока тут до приезда милиции. Так, на всякий случай. Чтобы в квартиру никто не входил.
— Конечно, — ответил Сабиров. Слова начальника для подчиненного — руководство к действию. Даже в такой скверной ситуации. А потом не тот случай, чтобы искать повод вернуться к застолью. Какое тут веселье! А ведь так все замечательно начиналось.
— Наверное, трогать тоже ничего нельзя. Милиционеры все сами должны осмотреть и сделать какие-то выводы.
Телефонов в городе было немного, но у начальника городского управления связи он, конечно же, имелся. Геннадий Васильевич быстро вернулся в квартиру. Ободряюще улыбнулся, чтобы совсем не расстроить гостей, и коротко объяснил:
— Соседи попросили меня в милицию позвонить. Скоро все выяснится… А ты, Петрович, — обратился он к начальнику отдела, — чего за девушками не ухаживаешь? Вон они как загрустили. Ну и выпейте водки наконец, чего меня ждать? Разливай давай!
— Это я мигом, — ободряюще произнес сухощавый мужчина с орденской планкой на пиджаке и потянулся к початой бутылке водки.
Геннадий Васильевич быстро прошел мимо встревоженных гостей в свой кабинет, где стоял телефон, и набрал номер телефона милиции. Разговаривал с дежурным недолго — сдерживая эмоции, безо всяких красок изложил увиденное. Правда, на том конце телефонной линии дежурный дважды переспросил адрес, после чего распорядился тоном, исключающим какие-либо возражения:
— Ждите. Сейчас подъедем.
Услышав короткие гудки, Геннадий Васильевич положил трубку на телефон. Закурив, он сделал глубокую затяжку и, к немалому своему удивлению, увидел, как пальцы слегка подрагивали. Вот угораздило!
От души немного отлегло, когда Стрешнев услышал голос Петровича, что-то оживленно рассказывающего. А еще через минуту в зале раздался дружный смех. Затушив папиросу о стеклянную квадратную пепельницу, он открыл дверь и с улыбкой вошел к гостям.
Глава 2. Самоубийство или его имитация?
Наручные часы показывали шесть минут двенадцатого. Меньше чем через час начнется новый, одна тысяча девятьсот сорок восьмой год. Что осталось в прошлом году? Пожалуй, неприятности, которых было больше, чем светлых моментов. Даже вспомнить особенно нечего. Были, конечно, знаменательные дни, когда удавалось в короткий срок раскрыть серьезные преступления. Но все эти благостные эпизоды больше были связаны со служебными обязанностями.
В личной жизни тоже ничего особенно не поменялось. Не женился,
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
