Рук… Извини!.. Не русскими… я запутался.
Пук, снимает его конфузливость, всяко слышал: Да валяй. Ещё что?
«Эйнштейн»: Пак…
Пук: Нет!
«Эйнштейн», не унимается: Пюк…
Пук: Нет.
«Эйнштейн», вымученно: Пякк…
Пук, взрывается на это, не выдержав муки, и правит его звучание: Бяк!!!
«Эйнштейн» замирает в растерянном недоумении — что дальше?
Пук в ярости круто разворачивается и уходит от «Эйнштейна», открывает дверь в соседние апартаменты, щелчком пальцев заказывает — цыгане вступают на его жест привычным хором. Они голосят рыдающие мотивы, выражение лиц являет крайнее осуждение вертепу Пука, но это осуждение безнадёжности. Пук на рыдания цыган начинает танцевать в цыганский мотив ухода от реальности мира, в отрыв он заходится в танце на голоса и щёлкает пальцами снова — ему подают на серебряном подносе рюмку водки, Пук, приоткрыв глаз, привычно тянется за рюмкой и опрокидывает «рюмочку» в глотку, закрывает глаз, продолжает свой цыганский танец ностальгии по Родине предков, по перерывам в минуту ему подают рюмку водки, и он опрокидывает её в себя. «Эйнштейн» оторопело пялится. Пук падает с ног от очередной рюмки и пытается продолжить танец на полу, но не выходит.
Пук, голосит жалостливо: Девочки!..
Никто на его зов о помощи не приходит. Он требует рюмку себе лежачему на пол, получив её, опрокидывает махом за темечко — на пол, словно спутав, куда нести рюмку, и так — унесши водку мимо упавшей рукой и замучившись на полу, он затихает — отрубился.
«Эйнштейн» равнодушно уходит — сегодня о деле уже ничего не будет, от конфуза прикрывает за собой дверь в апартаменты.
Сцена 4: День четвёртый
Пук с первого взгляда влюбляется в «графиню» першерона, и решает стать конфетным графом
Разборка в автомобиле «Эйнштейна», на проезжей части — Шереметова, «Челнок». Позднее — у квартиры «графини». В апартаментах — вертеп Пука с эскортом
Пук, яростно, в телефонную трубку: — Кто там вчера заказал под меня двенадцать «девок»?! Я же ни одной… А их было — двенадцать! Вся Кения знает, что я ни одной! От Кении до Эфиопии знают — что я ни одной. От Эфиопии до Южной Африки! Во всей Африке знают, что я ни одной! Масаи и те, наверное, знают, что я ни одной. Кувейт знает. О том, что я ни одной в Аравийской пустыне знают! От Нью Йорка до Найроби, от Калифорнии до Нью Йорка! Везде — где звучит «свалка покрышек», «лысая резина», знают, что я ни одной! И двенадцать девок — я заказал, себе!..
Голос Пука срывается от ярости за форменное бесчестие — дикая страна, ясно, вся братва узнает, как он заказал себе двенадцать «девок»! Под него заказали — из апартаментов утром шли мимо него — он не считал, это оплатили двенадцать девок. Братва его так обесчестить не посмела бы — они бы отправили девок, что «под него», восвояси.
«Эйнштейн» за рулём оборачивается на ярость Пука, стараясь унять его, и на последнем его вопле бьёт по тормозам. Челнок с проезжей части оторопело заглядывает в машину, Шереметова с неприязнью отходит прочь и на неё оглядывается через стекло Пук. Баба-конь с кубиком фигурки першерона от многих лет — в челноках, в миг ретивое взвилось — Пук очарован шикарной бабой. Уж он то повидал тружениц, заезженных физическим трудом, но, чтобы такой королевский першерон… Пук бросает свою разборку, вмиг забыв о ней навсегда, указывает «Эйнштейну» на женщину, узнай, кто и что. «Эйнштейн» не был бы «Эйнштейном», если бы не знал в городе всё и всех как на Привозе — Шереметова, «графиня».
Пук в упор не видит неприязни челночницы. Давай, женитьбу ряди.
«Эйнштейн» выбирается из машины, тяжко ступая на грешную землю. Пук в дрожи выбирается за ним следом — Челнок видит эту картину и шкурой чувствует, что на бабу нацелились. Но кто!..
И Челнок оглядывает сладкой неврастенией могучую фигуру Пука, прикидывая в уме сколько потянет — выходит отменная прибыль.
А «Эйнштейн» сразу шкурой чувствует, что «графиню» лучше не трогать и подкатывает предложить совместный бизнес Челноку, тот не будь дурак приглашает к точке на рынке.
Челнок, с хитренькой улыбочкой: «Из-за леса, из-за гор мчались мы во весь опор, потому ведь, как имеем к вам сурьёзный разговор…»
«Эйнштейн»: Соображаешь.
Челнок: Слышь, Анюта, на нашу торговую точку «сватать» Альбертик заграничного жениха привёз, в принцы гороховые в страну потянуло!
Шереметова, нехотя оборачивается, на Пука: От царя Гороха…
Челнок, веселится: А что же… если молодец такой — хохломой прям расписной, явился.
Шереметова: Чай кафтан мы ему подарим! На свадьбу.
«Эйнштейн», под шутку: А ты загадывай. У вас товар, у нас купец.
Шереметова, на подмигушку Челнока: Давай, заворачивай оглобли.
Ходоки рядить женитьбу отваливают.
«Эйнштейн» предлагает для затравки сделать лестный подарок, Пук заказывает букет из экзотических цветов, подарить лично.
«Эйнштейн»: «Графиня» замужем… нахрапом на порог не пустит.
Пук: Ты не знаешь, как легко решаются эти дела, да вот в Эфиопии ты пришёл к мужу и сказал ему, мне твою жену. И всё — дело сделано. А иначе быть не может — он же видит, что к чему, да всё — обеспечение, а ему — отступного.
«Эйнштейн»: Твоими бы устами… а баба долбанутая, между нами.
Пук: Да это всё от вашего бардака хуже, чем в Африке — крыша едет.
«Эйнштейн»: Из тебя толк шкафы доставлять, а не букеты. Если уж она сходу догадается, что на неё сговор хочешь… Это не Африка.
Пук роняет букет и ловит его на лету, но тут же смело делает шаг к двери и звонок колокольчика булькает в квартиру. Никто не отвечает, не открывает дверь. Наконец, шаги в коридоре, дверь долго и лениво шуршит ключами… Варька отворяет и враз резко отшатнувшись, захлопывает дверь. Через пять минут она снова отворяет — всё как прежде, можно верить своим глазам, но букет то сказочно — нездешне красив, для невесты принца — не иначе.
Варька, изменившимся голосом испуганного ребёнка: Папа, здесь букет!
Пупков является и замирает в ужасе — свершилось: Букет…
В картонной коробке напротив двери — это из неё возвышается к ним огромный букет, и это Пук и «Эйнштейн» сбежали от шороха ключей.
Шереметова, Пупков и Варька тихо кружочком сидят за столом, на столе в самом центре стоит восхитительный букет. Тишина длится уже час. Пупков думает о разводе, Шереметова — о том, какой ишак к ней сватается, Варька —
