class="p1">В один из тех дней, когда у меня всё валилось из рук, а элементы не получались, что вызывало во мне слёзы обиды, причём на саму себя, тренер, строго посмотрев на меня, попросила пройти с ней в тренерскую:
– Алёна, сядь.
Я села, испугавшись, не понимая до конца, что происходит.
– Ты одна из лучших моих учениц, но ты не умеешь себя контролировать. А дисциплина и самообладание – это то, без чего ты будешь хорошей гимнасткой, но великой не станешь никогда. Научись себя сдерживать, не нужно показывать другим свою слабость.
Эти слова так глубоко засели в моём сознании, что с того дня я если и плакала, то дома в подушку. Мне было мало сделать просто хорошо, я всё доводила до грани. Не только не показывала свои слёзы, окружающие даже эмоций моих не могли считать. По крайней мере, когда я этого не хотела. Выступая на соревнованиях, я заходила на спортивную арену, надевая на лицо маску, не позволяя увидеть свою радость или печаль. Просто-таки иллюстрация к зарисовке о суровых русских.
Через пару лет тренер шутя называла меня роботом, потому что я работала словно неодушевлённый бесчувственный агрегат, машина с несбиваемыми заводскими настройками, которые никто не был способен поменять. Это прозвище ко мне так прицепилось, что, желая обидеть, так ко мне обращались и товарищи по базе. Но какой-то извращённой части меня даже нравилось, когда я слышала ироничное: «Привет, Робот. Снова тренируешься с пяти утра, пока тут никого? Роби, нельзя так, ты машина, а мы всего лишь люди». Это уничижительное обращение, кличка, словно было единственной данью моим стараниям со стороны недоброжелателей.
Впрочем, спорту я отдавалась всецело не для того, чтобы получить чьё-либо одобрение. Я знала, что многие мои товарки по спортивному цеху работают в поте лица, чтобы услышать похвалу от родителей, которые с помощью детей реализуют свои амбиции, а отпрыскам это не нужно, они просто хотят любви. Нет, это было не моей историей.
Когда-то, будучи совсем крохой, я увидела трансляцию соревнований по спортивной гимнастике, зачарованная той силой и грацией, что исходила от юных спортсменок. Это заметила моя мама, именно она в пять лет привела меня в спортивную секцию, где и начался мой путь. Через несколько лет с ней случилась трагедия, о которой никто в нашей семье, состоящей из меня, моей родной сестры и бабушки, не хотел вспоминать, потому что для каждой из нас это было слишком болезненным. Моя бабушка очень мало интересовалась моими спортивными достижениями, не потому, что ей было это не важно, просто она не считала мою спортивную карьеру чем-то обязательным, необходимым, в отличие от меня, считающей, что на этом сошёлся свет клином.
Тренировки и соревнования были моей жизнью, не какой-то её частью, а полностью захватывали мою вселенную, оттесняя на второй план учёбу, семью, друзей. Большую часть времени я жила на базе, но бабушка очень скучала и переехала ближе ко мне, с позволения тренера иногда я оставалась у неё. Но почти всё своё время я посвящала себя спорту, и мой круг общения был крайне ограничен. Порой мне казалось, что я социопат, так как мне очень не хватало уединённости. На базе не было возможности скрыться, побыть наедине с собой, в одиночестве, а такому интроверту, как я, это было необходимо как воздух. Отрабатывая элементы, я не замечала людей вокруг, всё пропадало, сливаясь в одно пятно, лишь голос тренера, когда она выкрикивала свои правки, ругала или хвалила меня.
Ничто не приносило мне большего удовольствия, нежели изматывающие занятия спортом, боль в мышцах, солоноватый вкус на губах, когда пот катится градом от прилагаемых усилий, когда я в очередной раз сделала больше, чем, думала, способно совершить моё тело. Преодолевать себя из раза в раз было подобно наркотику, хотелось ещё и ещё. Я любила это состояние больше всего на свете. Чего греха таить, помимо этого я кормила своё эго раздававшимися после моего выступления аплодисментами и звучанием своего имени, когда зрители его выкрикивали с трибун и кидали мягкие игрушки, а золотую медаль на шею вешали под гимн страны, за которую я выступала.
Иногда мне казалось, что девочки, с которыми я делила тренировочный зал, кривили губы при виде моего упорства, граничащего с одержимостью. Да, я была странной даже для них, которые, казалось бы, должны лучше всех меня понимать. Но я их пугала, я видела это в их глазах, они считали меня чудачкой, которую ничто в жизни не интересовало кроме спортивных снарядов. А у меня в голове крутилась раз за разом одна и та же фраза: «Вижу цель – не вижу препятствий». А целью была золотая медаль Олимпийских игр. Да, я была фанатиком и не скрывала этого.
Впереди красным мигал запрещающий сигнал светофора. Я немного сбавила скорость, оглядываясь по сторонам и не видя в этот ранний час ни одной машины. Даже люди ещё спали. Секунды на светофоре медленно сменялись. Десять. Девять. Восемь. Я вновь оглядываюсь, солнце попадает в глаза, недовольно щурюсь. Семь. Шесть. Опять смотрю по сторонам. Никого.
Не сбавляя скорость, выезжаю на зебру, когда до появления зелёного человечка оставалась ещё пара секунд.
Мир вдруг резко переворачивается с ног на голову, не понимаю, что происходит. Слышу визг шин машины об асфальт, наблюдаю за тем, как мой лонгборд отлетает от меня, а я, ударяясь о капот машины, падаю на землю. Раздается раздирающий душу крик, и не могу осознать, что это я кричу. От дикой боли.
Утреннее солнце бликами расходится по закрытым векам. А я стону, не в состоянии что-либо сказать. Боюсь открыть глаза, боюсь увидеть то, что сейчас произошло. Ко мне кто-то подлетает. Слышу мат. Звонок в скорую и ещё куда-то.
Сквозь страх открываю глаза, чувствую боль в ноге. Это хорошо. Хорошо, что есть боль. Значит, ноги на месте. Сглатываю слюну, не чувствую рук человека, который сейчас нависает надо мной, что-то говорит мне, о чём-то спрашивает.
Слышу только бьющуюся в висках кровь. Моя щиколотка искривлена под странным углом, кость торчит, едва не разрывая кожу. Теряю сознание.
Спустя мгновения удаётся расслышать всегда так пугавшую меня сирену скорой помощи, почти возвращающую меня в сознание. Никогда не думала, что она будет по мою душу.
Меня ощупывают и осматривают врачи, я же нахожусь где-то в пограничном состоянии, слышу шум вокруг меня, но не могу пошевелиться или что-то произнести.
– В какую больницу вы её отвезёте? – спрашивает взволнованный мужской голос.
– Травматология на проспекте
