мужем.
— Его высочество болеет уже два дня, и ему становится все хуже, — сказала госпожа Хегён так, будто обращалась не к нам, а к тем, кто находился снаружи.
— Его высочество принимал сегодня какие-нибудь лекарства? — спросил врач Нансин.
— Нет. Утром, казалось, ему стало намного лучше, но днем он потерял сознание, и с тех пор его состояние не менялось.
Врач склонил голову.
— Я сейчас осмотрю его высочество. — Он встал на колени рядом с лежащим к нам спиной молодым человеком, и мы с Чиын — рядом с ним. Покрывало на кровати зашелестело, наследный принц с помощью евнуха принял сидячее положение.
— Скажите мне, что с его высочеством? — попросила госпожа Хегён. — Он очень слаб и весь день не встает.
Я никогда прежде не видела принца даже издали, поскольку большую часть времени он проводил, тренируясь в Запретном саду, — совершенствовался в искусстве владения мечом и луком. Я не смогла удержаться. Очень осторожно мой взгляд пробежался по халату для сна его высочества, кисти, которую держал в своей руке врач, по его горлу… и вдруг наткнулся на донельзя испуганное морщинистое лицо.
Я моргнула.
Крепко зажмурила глаза и снова открыла. Ничего не изменилось. Мне не привиделось.
Я, оторопев, смотрела на старика-евнуха, одетого как наследный принц и сидящего на его кровати. Это был не принц Джанхон. И тем не менее врач Нансин оставался коленопреклоненным и не отрывал проворных пальцев от кисти самозванца, словно евнух и в самом деле был будущим королем.
— Его королевское высочество слаб, потому что слаба его ки[3]. — Врач посмотрел через плечо, открыв нам часть своего лица. По его виску струился пот. — Сестра Чиын, принеси женьшеневый чай.
Чиын, не шевелясь, смотрела на принца-самозванца.
— Е-евнух Им? — прошептала она.
Врач стрельнул в нее взглядом, его лицо было мертвенно-бледным.
— Тихо, — прошипел он, а потом перевел взгляд на меня: — Сестра Хён, принеси, пожалуйста, лекарство.
Я встала, взяла из рук Чиын поднос и, к своему ужасу, увидела, что руки у меня дрожат. Поднос трясся, и я почувствовала, что взгляды присутствующих обращаются на меня.
— Ты сильно покраснела, медсестра Хён, — донесся до меня голос госпожи Хегён, — и выглядишь взволнованной.
Я сильнее вцепилась в поднос, но он продолжал дребезжать.
— Прошу прощения, госпожа.
— Мне говорили, при рождении тебе дали имя Пэк-хён.
— Да, госпожа. — У меня перехватило дыхание. — Это мое имя.
— Так обычно называют мальчиков.
Мне хотелось вытереть пот со лба — никто из членов королевской семьи никогда не разглядывал меня столь внимательно.
— Мама была так сильно огорчена тем, что у нее родилась девочка, что дала мне имя, заготовленное для сына.
Хегён пристально смотрела на меня, и воздух вокруг казался плотным и тяжелым; коже было больно от малейшего движения. А затем она прошептала:
— Ты почти вылитая любимая сестра принца, принцесса Хвахёп, умершая вот уже шесть лет тому назад.
Я стояла, замерев от страха, поскольку не знала, обижает госпожу Хегён мое сходство с принцессой или нет. И я не осознавала, что мышцы у меня болезненно напряжены, до тех пор, пока она не отвела взгляд — только тогда я смогла тут же расслабить плечи.
— А ты Чиын, — сказала госпожа Хегён по-прежнему полушепотом, — двоюродная сестра нашего нового инспектора полиции.
— Д-д-да, — заикаясь, пролепетала Чиын, — э-это т-т-так.
Я поставила дребезжащий поднос на пол и снова села на колени позади врача, пряча в юбке потные руки. Мне хотелось посмотреть в сторону, туда, где стояла на коленях Чиын, но меня сдерживало охватившее все мое естество смятение.
— У меня была веская причина позвать вас сюда. — Госпожа Хегён бросила взгляд на забранную решеткой дверь, из-за которой слышался звук чьих-то шагов. Показался было силуэт одной из придворных дам, но тут же исчез. — Дело в том, что у вас есть кое-что общее.
Наконец я подняла глаза на Чиын. Мы с ней были одного возраста — нам только что исполнилось восемнадцать. Обе мы были дочерьми простых наложниц, то есть девушками-служанками, принадлежащими к рангу чхонмин — низшему из низших. Вот только отец Чиын признал ее своей дочерью, а для моего я значила не больше, чем слуги в его доме.
— Вас обеих недавно назначили работать во дворце, — продолжила госпожа Хегён. — А до того вы были медсестрами в Хёминcо[4], любимицами медсестры Чонсу. А я очень доверяю этой женщине.
Я крепко ухватилась за юбку. Что касается Чиын, то она была смущена не меньше моего.
— Медсестра Чонсу — друг моей семьи. А семья королевского врача Нансина в родстве с моей семьей. И надеюсь, я могу доверять вам, поскольку ваш наставник убедил меня в вашей благонадежности. — Тут в ее голос вкралась тревожная нотка. — Надеюсь, никто еще не завербовал вас в шпионы.
— Нет, конечно же, нет, госпожа, — выпалила Чиын. — Мы бы не посмели…
Госпожа приложила палец к губам.
— Во дворце говорят громко, только когда хотят, чтобы их слова услышали все, в иных случаях следует шептать. Во дворце все слушают и прислушиваются. Здесь все чьи-то шпионы. — Она перевела взгляд на принца-самозванца: — Так я могу доверять вам?
— Да, — в один голос ответили мы с Чиын.
— Тогда продолжайте заниматься его королевским высочеством, и если к вам обратится король, скажите его величеству, что его сын все еще нездоров.
Она хочет, чтобы мы солгали? Самому королю?
Это может кончиться нашей смертью.
Мне было трудно дышать, но я склонила голову, равно как и Чиын. Мы должны были повиноваться. Я продолжала смотреть в пол и слушала, как колотится мое сердце и как шелестит шелк, пока врач Нансин «лечил» принца-самозванца в нашем безмолвном присутствии.
Придворные дамы. Евнухи. Шпионы.
Я почти представляла, что они видят: игру теней на бумажных дверях, силуэты врача и двух медсестер, суетящихся вокруг «принца» в скудно освещенном свечами помещении.
Я понятия не имела, как долго нам предстоит лицедействовать, а напряженные мучительные часы тянулись так долго, что от острого чувства страха — страха того, что мы невольно вступили в смертельно опасную игру, — голова у меня запульсировала от боли. Но время шло, и тягостное молчание свело на нет даже головную боль, так что у меня остался один-единственный вопрос: куда подевался подлинный принц Джанхон?
Этот вопрос вихрем пронесся у меня в голове, пока я медленно обозревала покои принца. Мой взгляд прошелся по блестящей фарфоровой вазе, лакированной мебели с перламутровыми инкрустациями и остановился на разбросанных вокруг книгах — оккультных, если верить доносившимся до меня слухам. Его высочество был одержим даосскими рукописями, магическими формулами и
