так же, как газета игнорирует тот факт, что Бет была не просто танцовщицей. Она была подругой, сестрой, дочерью. Она не только танцевала по ночам, но и каждое утро — независимо от погоды — пила кофе со льдом в своем любимом кафе, где бариста знали точное соотношение молока и кофе, как она любила. Полиция предсказала серийного убийцу, но Бет любила предсказывать, когда красный свет загорится зеленым, и каждый раз, когда ее расчет оказывался верным, она визжала и жала на педаль газа, говоря: «Пришло мое время сиять!»
Сиять.
Она сияла во всем, что делала. Будь то кропотливый отбор идеальных авокадо или звонок бабушке каждое воскресенье.
— Мисс Харгрейв, орудует серийный убийца, а вы — единственный живой свидетель. Вы должны помочь нам ради вашей подруги.
— Заткнитесь, — бормочу я на дрожащем выдохе, когда устанавливаю зрительный контакт с черно — белой Бет, смотрящей на меня с газеты.
— Простите? — голос детектива напряжен, как будто он изо всех сил старается сохранить спокойствие.
— Заткнитесь, — тихо повторяю я.
— Мисс Харгрейв…
— Заткнитесь! — вспыхиваю я. Резко встаю, и стул врезается в бетонную стену комнаты для допросов. Звук громкий и резкий в маленьком пространстве.
Я говорю еще громче.
— Замолчите! — снова кричу я и стряхиваю газету со стола, листья которой летят на пол.
— Заткнитесь! — как заезженная пластинка с неисправным регулятором громкости, я кричу все громче и громче.
Дверь распахивается, двое полицейских в форме вбегают внутрь и прижимают меня к стене.
— Успокойтесь.
— Прекратите сопротивляться, — их приказы — лишь белый шум, как и гротескное жужжание флуоресцентных ламп, заливающих стерильную комнату тошнотворным искусственным свечением.
— Замолчите!
— Успокойтесь.
— Прекратите, — я не сопротивляюсь. Моя щека сильно прижата к стене, и две сильные руки держат меня неподвижно.
— Заткнитесь, черт побери, — кровь приливает в ухо, я задыхаюсь в их хватке.
— Все в порядке, отпустите ее, — детектив, белый мужчина по имени Лиам, или Смит, или что — то в этом роде, говорит спокойно, несмотря на нарастающее напряжение в комнате.
Они сомневаются, но отпускают свои руки, и я отхожу от стены, встречаясь лицом к лицу с детективом как-там-его.
— Перестаньте говорить так, будто я не хочу вам помочь. Как будто мне все равно, что мою лучшую подругу выпотрошили, как рыбу. Перестаньте относиться ко мне так, будто я утаиваю информацию. Прекратите. Просто остановитесь… — я больше не могу держать себя в руках и падаю на пол, прижимая колени к груди.
— Не знаю, как долго я здесь нахожусь, но, очевидно, достаточно долго, что эту чертову газету написали и распечатали. Я рассказала вам все, что помню. Я не спала и не ела, кажется, несколько дней, а мою лучшую подругу убили. Так что, пожалуйста, просто заткнитесь.
Он приседает до моего уровня, и я неохотно разнимаю пальцы, закрывающие лицо.
— Вы правы, никто из нас не может понять, что вы сейчас чувствуете. И я прошу прощения за то, что так давил. Я бы хотел все сделать другим путем, но этот больной ублюдок убил четырех женщин, и вы — наш лучший шанс поймать его, пока четыре не превратились в пять. Поэтому, пожалуйста, еще раз, что произошло прошлой ночью? Начните с самого начала.
— Спасибо, Декс, — Бет улыбается гигантскому вышибале и приподнимается на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. Из-за дверей стрип-клуба «Персик» доносится фирменный запах одеколона и пота.
— Я здесь для этого, Красотка, — сценическое имя вполне подходит Бет, ее платиновый боб обрамляет идеально милые, но потрясающие черты лица. Она напоминает Динь — Динь, даже в своем розовом костюме, прикрывающем сверкающую сценическую одежду.
— Опять Даг? — спрашиваю я, сплетая наши руки, когда мы машем Декстеру и выходим из клуба. Она нервно крутит золотую цепочку на шее, перебирая золотые буквы, которыми написано ее сценическое имя. Я подарила на день рождения в прошлом году, и она носит ее каждый день.
— Да, излишки профессии, — Бет вздыхает и заставляет себя улыбнуться. Она начала работать в «Персике» почти пять лет назад. Я знаю, что она любит танцы и большинство своих постоянных клиентов, но всегда есть горстка мерзавцев, которые могут испортить весь вечер.
— А этот Даг, вы никогда его не видели? Она описывала его? Высокий, низкий, черный, белый?
— У него маленький член, — я опираюсь локтями на стол и запихиваю в рот горсть чипсов — наконец — то они уступили и принесли мне закуски из автомата.
— Что? — детектив приостанавливает свои записи в блокноте и смотрит на меня.
— Член. Пенис. Фаллос. Ствол. Сосис…
— Я знаю, что такое член, — костяшки его пальцев побелели вокруг ручки.
— Точно. Вот как он получил свое «прозвище», — я использую воздушные кавычки, потому что на самом деле это не его имя. — Бет отрабатывала приватный танец, и он вытащил его из ширинки, что, кстати, не разрешается делать, — Бет строго танцевала, не то, чтобы запрещалось обслуживать клиентов другими способами, но я знала, что у полиции будет в десять раз меньше сочувствия, если они решат, что она проститутка.
— И она сказала, что это самое крошечное, что она когда-либо видела, поэтому стала называть его Висячий Даг — она не могла вспомнить настоящее имя.
— Подождите, — подельник детектива, офицер Квинси — я помню, потому что так звали собаку в моем детстве — выходит из угла, из которого он молча наблюдал за происходящим. Он окидывает меня взглядом, который кажется ему устрашающим, но на самом деле выглядит так, будто он сдерживает пердеж. — Даг — это даже не настоящее имя?
— Ничего страшного, мы это выясним, — говорит детектив, протягивая руку, заставляя своего партнера замолчать, не сводя с меня глаз. — Что случилось дальше?
— Спасибо, что приехала, Лоу, — обычно ее подвозит домой другой танцор. Бет слабо улыбается мне, и я вижу, что она устала, потому что она не потрудилась смыть макияж, ведь всегда делает перед уходом. Видимо, она просто очень хотела уйти оттуда. Я не могу ее винить.
— Почему они его до сих пор пускают? — менеджеры обычно очень хорошо следят за черным списком, куда заносят проблемных клиентов, и я удивлена, что у этого засранца вообще есть шанс домогаться ее.
— Они не пускают. Он продолжает пробираться внутрь. Не знаю, как, но это уже надоело, — она скрещивает руки на груди, словно все еще пытается прикрыться от его нежелательных приставаний. Ее светло-карие глаза впитывают прохладную темноту ночного воздуха, осматривая парковку клуба в поисках моей машины.
— В такие моменты ты наверняка скучаешь по своим большим русским телохранителям, — смеюсь я.
— Мне больше нравится независимость.
Мы
