будет, хочешь мягко спать возвращайся к своим милым родителям и спи… понял! Будешь делать всё что скажу… вопрос — удар… ещё вопрос — отрежу яйца… будешь ещё спрашивать — сделаю тебя шлюхой… понял!
***
В ту же ночь мужчин, которые могли хоть как-то сопротивляться пригубили, и в бункере остались женщины, пару детишек на руках и двое стариков — муж и жена. К огромной радости, на утра оба были найдены мёртвыми — не справились со стрессом. Меня это не сильно волновало, но упомянуть, наверное, надо было. Со смерти родителей прошло пару дней, и я свыкся; исполнял я довольно обыденные поручения: стирал вещи, готовил еду и чистил сортир — непыльная работа для мира, где денег не осталось. Всё, что было когда-то частным, сгребли в подсобку и навесили замок. Естественно, мы не голодали — бункер был рассчитан на 50 человек, которые могли находиться там поменьше мере две недели, осталось нас 25, что с лихвой позволяло нам пировать на развалинах мира… ну, конечно, не нам, но и наше корытце не было пустым. Мне повезло особенно: я остался в окружении женщин, единственным утешением которых был маленький испуганный ребенок — в то время я умудрялся толстеть. Под землей мы просидели не долго, радиация за две недели значительно спала и гермозатворы снова отрылись; один из банды по кличке "Широкий" с несколькими братанами первыми пошли на поверхность… вернулись через пару часов и долго разговаривали с Головой в кабинете. Когда совещание закончилось, я стирал чьи-то портки, по бокам сидели две, по началу бомбардировки, красивые женщины: покосились они каждая по-своему — по их виду можно было понять кого дерут чаще. Голова собрал нас всех, чтобы огласить полученные сведения, но внятных ответов мы не получили; стало ясно одно — будем сидеть, пока не закончатся припасы…
***
Что-то кольнуло меня в бок; уже прошла неделя с первого похода наверх, еды ещё вроде хватало, и никакого волнения среди женского коллектива не начиналось. Ещё один укол; вспомнил, как пар дней назад Голова позвал меня в себе — в комнате не было никого, раскладной столик и несколько приземистых стульев, он сидел на одном из них:
— Знаешь, что я тебе скажу Малой?!
— Нет, не знаю, Вы же ещё не сказали, — было видно, что он открыл за этот вечер не одну бутылку.
— Дерзишь… понял… понял… Так вот, что я тебе скажу — Ты животное, дикий зверь, которому только и дай возможность — вцепиться в горло и не отпустит, пока не оторвёт голову. Не делай вид, что не понимаешь… я каждый день вижу тебя — ты зверь. Иди сюда! Подойди!
Я подошёл прямо к нему, он сидел на стуле нормальной высоты. Голова положил шею на правое плечо:
— Кусай, сука, ты хочешь! Ты можешь!
Я опешил. Увидев, что я медлю и не собираюсь впиваться ему в горло, он пнул меня ногой в живот, повалил на пол и начал душить:
— Запомни, Щенок, для того чтобы выжить у пса есть всего один укус!
Мои пухлые руки, словно змеи, вползли в его глазные впадины, он завопил, и упал навзничь: я выдавил ему всего один глаз. Кровь из глазницы текла, покрывая пол. Меня очень удивило, что он не набросился с новой силой — наоборот, Голова встал, заложил двумя пальцами дырку, оставшуюся после глаза — кровь продолжала течь, но он как будто этого не замечал. Встряхнув одежду от пыли, медленно прошагав ко столу с бутылками, он опрокинул её — сначала в рот, а потом и залил глаз:
— Иди…понял.
Я прошаркал к выходу, и вернулся на рабочее место — я как раз мыл засраный туалет.
***
Последний укол меня окончательно доконал: я открыл глаза и сразу почувствовал, как мне закрыли рот ладонью — в тусклом свете красных аварийных фонарей очертания шрама были всё так же заметны:
— Так, помнишь наш уговор о вопросах? Никаких. Делаешь, как я говорю — иди за мной… только тихо.
Я поднялся со шконки и направился за ним — все спали, что было не удивительно: была глубокая ночь. Мы прошли до подсобки, он отварил дверь и я оказался в святой святых нашего бедного бункера. Бункер оказался действительно "бедным» — на полках ютились около 40 консервных банок:
— Бери! — он протянул мне 4 жестянки, — и не говори, что я плохой человек.
— Ты не плохой — ты просто пролил много крови…
Он подтянул меня за шиворот:
— Ты говори либо объём, либо количество смертей — не будь лицемером… понял. — Он выдавил мне глаз.
Мы вышли из подсобки и уже молча дошли до гермозатвора, несколько манипуляций и дверь открылась:
— Иди… скоро здесь не на что будет смотреть.
Я пошёл… а через пару секунд и побежал — было приятно ощущать себя вновь свободным: возможность бега не по принуждению вернула Меня. Бункер всё удалялся, а мне открывались всё новые пейзажи: хоть была и ночь, но можно было видеть, что от нашего района ничего, кроме груды дребедени не осталось: дома моего я уж точно не видел — одна большая груда камней. Когда я дошёл до школы, то не вполне был уверен, что она была здесь. К тому моменту начало светать, и я решил сделать привал: нашёл острый камень и несколькими ударами открыл первую консервы — оказалась тушёнка. Запах засоленного мяса пробил меня на дикий аппетит — я машинально выпил всё и отбросил пустую банку — вряд ли дворники будут ругаться. Несколько поразмыслив, что мне делать я припомнил школьный бункер, который должен был находиться неподалеку. Пройтись мне не мешало, глаз немного ныл, и прогулка отвлекла меня — промыть или перевязать было нечем — откуда мне знать, вдруг вода радиоактивная. Покосившиеся трубы и заваленный вход намекал, что бункером не воспользовались. Осмотрев вход, я нашёл пару щелей, через которые, будучи юрким, пролез в подвал. Оказалось, что бункер достаточно утилитарное место — всё выглядело так, как будто я не выходил из своего "подземелья": те же стены, и ровно такие же комнаты. Подсобка оказалась, там, где я ожидал её найти… мне повезло — она оказалась полной.
***
Прошло 4 дня с момента ухода из бункера, еды было хоть отбавляй, правда, постоянное чувство пересоленности начинало приедаться и бесить. Первым делом, я подумал, что делать со входом: к сожалению бункер пострадал сильнее, чем наш, и воздух плохо подавался из системы вентиляции; оставалось лишь оставить небольшой воздухопровод