небес и заплаканными полями; ветер ежеминутно рвал их, разбрызгивая в мелкие капли и рубя мокрыми косами дождя придорожные деревья. Резко потемнело: быстро наступали мрачные осенние сумерки, прикрывая чудовищной ладонью лик разрыдавшегося мира. Лишь там, вдалеке, у самого края земли кровоточил закат; но и тот быстро укрывали от моего взора посиневшие завесы облаков, плотно смыкавшихся над пурпурной мистерией солнца.
С чувством облегчения я свернул с проселка на боковую тропинку, чтобы добраться до показавшегося в стороне полуразрушенного строения. Поначалу перед моим взором чернели лишь невыразительные очертания чего-то покосившегося и сгорбленного. Постепенно контуры стали различимы получше, формы стали более четкими, и из мрака ночи высунулся старый, полуразвалившийся кирпичный заводик. Древняя, покосившая постройка была совсем невысокой, так что крепко поизносившийся навес из гонта едва не касался трухлявым крылом земли. Грунт вокруг был утоптанный и твердый. Обходя кирпичню со всех сторон, я искал подходящее место для ночлега.
- 10 -
По крайней мере, у меня теперь хотя бы имелась крыша над головой — но какая крыша! — скорее уж решето; похоже, многолетние ливни прогрызли гонт и тес, которые были сплошь в дырах и безнадежно пропускали дождевую воду. На земле местами валялись куски кирпича, скалилась битая черепица, щербились пористые шлаки, осколки стекла и ржавого железа. Внутри небольшой отвал прыщавился рыжим оттенком битого кирпича, перемешанного с другими обломками.
Я решил устроиться как можно удобнее. Пару прогнивших поперечных досок, грозящих обрушением после любого сильного дуновения ветра, я вырвал из дырявого потолка. Падая, они разбивались на мелкие щепки. У меня теперь было отличное топливо, причем трут оказался излишним. Надо было еще обезопасить себя от все свирепевшей бури. Тут и там остались осколки кирпичей, а неподалеку чьи-то неведомые руки нагромоздили кучу камней, которые послужили мне для возведения защитной стены, опирающейся на один из столбов, которые поддерживали свод. Подобным же образом мне удалось сложить небольшой очаг или, вернее, яму, выложенную по краям кирпичом и гравием. При помощи верного кремня я разжег огонь. Кое-как укрытый от свирепствующего ненастья, скорчившись, закутанный в лохмотья, я грелся. Где-то откопал ломоть сухого хлеба на ужин. С трудом пережевывая его, я впился глазами в дрожащее, неспокойное пламя... Удивительно, как огонь умеет приковать к себе взор! Можно так смотреть на него часами, без мыслей, без движения. Подобное очарование присуще картинам громадных масс водной стихии. Помню, как однажды я сидел над большой рекой и не мог оторвать глаз от тихо катящихся волн; взгляд скользил по течению и плыл вместе с ним. Я испытывал неистовое желание отдаться воде, сладко отдохнуть в ее родительском лоне.
В другой раз я уснул, убаюканный коварными колыханиями вспененных, истекающих серебром морских волн. Тогда мне снились сны — грезы, которые навряд ли получится изведать в обычном сне. У меня было ощущение чего-то неопределенного, безмерно легкого и воздушного,
- 11 -
что пронизывало вселенную, проплывало через все мое существо, тесно связывая его с исполинским естеством земли. Гибкие, упругие волны текли по телу, и в них самих чувствовались какие-то движения, тонкие как мысль, гибкие как летящие мечты... Я ощущал их, но не чувствами — они спали крепким, непробудным сном, — я ощущал это всем собой, тончайшими волокнами нервов, их тысяче-узловыми сплетениями, пронизывающими все мое тело.
Я видел странные, непостижимые вещи: самые сокровенные колебания мира не ускользали от моего проницательного внимания, могучее сияние озаряло предо мной тайники природы, неизведанные лесные дебри, до которых, возможно, никогда не доберутся мои собратья; прозревал с быстрой проницательностью обращенную вспять роковую цепь причин; осторожно, с неумолимой логикой выводил чудовищные и все же — увы! — правдивые результаты!
И понимал! Я — человек — знал!
И все для меня было настоящим: и прошлое, и безумное будущее — одна великая протяженность без конца — головокружительный, порочный, грозный круг... Я был, и есть, и буду!..
А тихие волны все так же мягко бились о восторженное тело, трепетали, скрещивались, пронизывали... А чувства спали, а разум — хе-хе! интеллект, эта мудрая бестия, — дремал, пьяный, бессильный палач!..
В такие вот моменты из мрака будущего высовывалась отвратительная голова, и оно — это проклятое, ненасытное... несчастье... вонзало в меня свои когти, оставляя неизгладимые следы — где? — не ведаю: пропитывало все мое существо. И лишь оно, лишь его сознание и память оставались со мной после пробуждения от сна или от забытья. Но и тогда оно не давало мне покоя, душило призраком, пока кошмар не сбывался наяву с присмотренной им жертвой. А мне досталась роль посредника: я «возвещал»... Проклятие и кара на мне!.. Откуда и зачем!? Вон, там деревья гомонят шумно, там ветер рыдает — спрошу, может, знают...
Огонь трещал и шипел, выжимая пенящуюся влагу из промокшего дерева. Обгоревшие деревяшки с шорохом
- 12 -
покатились в обе стороны, закружился пепел, поднимаясь над кострищем. Удивительные тени маячили на балках, расселись по кирпичам; длинные косматые лапы хищно тянулись за чем-то, вытягивали цепкие костяшки пальцев, с каждым разом все более тонкие, нервные — дальше... выше... и отступили. Какое-то создание сонно шевелило там чудовищных размеров головой туда и обратно, скучно, однообразно... приняло вид вращающегося маховика: безумный оборот раз! другой!., лопнул со звоном... Тонкие и гибкие чувствительные щупальца развернули предательскую сетку теней: подстерегают... есть! Что-то помутилось, замерло, исчезло... Там, там, над водой, над зеленой... брр... что за чудесная головка... чарующие распущенные волосы, синие, влажные глаза... улыбка украсила коралловые уста, дитя у лона... Что?!.. Боже мой!., в омут!., оба!..
Я пришел в себя. Склонившийся надо мной стоящий рядом мужчина внимательно всматривался в черты моего лица; беспокойные глаза незнакомца впились в меня с непостижимой настойчивостью.
— Простите, — прошептал он, чуть приподняв дорожную фуражку, с которой стекала вода на прорезиненный плащ, — кажется, я прервал ваш сон.
Мне пока не удавалось как следует сосредоточить свои мысли для ответа.
— Видит бог, — невозмутимо продолжал он, — я устроился дьявольски непрактично. Будучи зачислен в судебную комиссию в качестве эксперта, я выехал вместе со всеми на место преступления. Только представьте — до смерти избили крестьянина в трактире в воскресенье. Вот скоты! Череп на затылке раскроили колом от забора. И вот, после того, как я управился с этим премилым делом, у меня осталось немного времени перед возвращением, пока судья должен был выполнить кое-какие формальности с солтысом*. Я пошел тогда в лес. Вы ведь знаете эти места — прекрасные боры, не так
