ногами, вцепился в горло зверя и держал железным захватом до тех пор, пока они не распутались. А уже потом, после всего, когда довольные после удачной охоты мужики поднимались на квадроцикле обратно на пригорок, в сторону охотничьего домика, где оставалось остальное снаряжение, услышал от Шамрая-старшего редкую похвалу, какой обычно и не дождешься:
— Тюдор совсем хорош стал. Зимой поляки наши приедут — покажем им настоящую соколиную охоту. Пускай впечатляются.
— Правда? — воодушевленно улыбнулся Назар — первый раз за все это время, если не считать его улыбки, когда он кормил кречета мясом.
— Правда, правда. Давно просились, будем удивлять… я правда без ружья все равно себя чувствую будто на прогулке. Пока вы одного зайца ловили и фазанов с перепелами гоняли, я б знаешь, сколько дичи настрелял, — рассмеялся Стах, сворачивая на грунтовку, ведшую в лес, начинавшийся аккурат за пригорком.
— Знаю. Но так без единой пули, все Тюдор сделал.
На том и замолчали. Вскоре впереди показался домик. Наутро планировали выбираться уже без сокола. Сейчас же — готовка, ужин, сон. Стах за то время, что они не виделись, словно лицом посерел и похудел еще больше. Работа его доконает однажды. Хорошо, что выбрался, хоть отвлечется немного. Бажан уволок тушку на задний двор — свежевать. Шамраи остались. Нужно было дров наколоть, потом печь растопить.
А когда вернулся, то Стах уже говорил с кем-то по рации. Мобильная сеть тут слабая, иногда без радиосвязи не обойтись. Он вышагивал туда-сюда по крыльцу и снова хмурился. Только, в отличие от племянника, — вовсе не потому, что искал чьего-то одобрения, а потому что проблемы. Какие проблемы могут быть у мальчишки? Впрочем, и хорошо, что Назар здесь, потому что, закончив разговор, Станислав Янович кивнул ему, подзывая от поленницы, у которой он трудился, и проговорил, едва сдерживаясь:
— В Змеевке опять быкуют. Пацан Никоряк в яме обморозился, в больницу в Рудослав пришлось везти. Оказалось, еще и под кайфом. На них менты протокол составляют. Так они теперь на нас валят, будто это я его гнал. Сам понимаешь, чем грозит…
— Ты ж запретил по холодам там лазить, — сдвинул брови Назар.
— Запретил. На том участке камень в полкило найти можно. Прикинь, манит. Твари. Суки! Знают же, что могилу всем сразу роют! — рявкнул Стах и устало потер переносицу. Потом пустым взглядом, совсем не как во время охоты, посмотрел на племянника и спросил: — Справишься? Поговори с его отцом, денег пообещай. На одного свалим — остальные целы останутся. А там я решу, штраф за него выплачу. Продолжат бычиться, бери ребят, знаешь что делать.
— Да знаю я. Сейчас поеду, только Тюдора домой завезу.
— Давай, гони. И сообщай, если что пойдет не так. Если в порядке, то не трогай, хоть отосплюсь.
— Да, дядь Стах, конечно. Ты отдыхай. Завтра за тобой машину во сколько прислать?
— Сам приезжай, но не раньше вечера. Мы с утра еще дичь погоняем с Бажаном. А, Бажан?
— Как водится, — подал голос Бажан, усмехаясь под нос и вытирая руки полотенцем. — Ты б селезней видел по-над рекой. Жирные, как любишь.
— Слыхал? — мрачно хохотнул Станислав Янович. — Без охоты не уеду без крайней надобности. Для остальных ты не знаешь, где я, добро?
— Добро.
На том и порешили. Назар Шамрай уехал, увозя своего кречета со снаряжением. Когда уезжал, видно было — все сделает, что велели. Стах так и сказал после:
— Ну теперь точно выдыхаем. Разберется. Наливай, что ли, я там привез… На бруснике, как ты любишь. В рюкзаке глянешь?
— Да уже, — отмахнулся Бажан. Между ними было принято эдак по-свойски. Он разлил по рюмкам настойку, сунул начальству в руки и указал в кресло. — Ты садись, я сейчас пожрать соображу. Только поленьев подбрось. Толковый Назар у тебя хлопец.
— Толковый. Дурной, но толковый.
— С кречетом у него хорошо получается, даже не думал, что он его в итоге приручит. Настоящий сокольник стал.
— Зря я, что ли, тратился? Как видишь, приручил. Тюдор только его и слушает.
— Он его чувствует. У птицы характер и у парня характер.
— Характер… — Стах помолчал, выпил первую рюмку махом и поставил ее на ручку кресла. Потянулся к дровам, нарубленным племянником. Бросил в топку. Обвел глазами комнатушку. Сколько они тут часов провели — не счесть. Просто здесь, аскетично, без излишеств. А рядом большой коттедж, который на зиму всегда готовят, если хозяину вздумается охотой себя развлечь, но Стах использовал его только по приезду гостей. Сам был не прочь ютиться в домике егеря, который на него уже не первый десяток лет работал и был скорее другом, чем служащим.
— Какая разница, что он приручил кречета, если я приручил его? Что скажу, то и сделает, — спросил он у Бажана. Тот ненадолго отвлекся от тарелок, расставляемых на столе, но вновь вернулся к своему занятию, не прерывая хозяина. — Слыхал, про пулю рассуждал? Когда он со зверьем сцепился, мне один выстрел нужен был, чтобы их всех развести.
— Ранил бы еще парня или птицу его.
— Я бы не промазал. Человек с ружьем имеет больше свободы, чем человек с птицей. Вот когда Назар поймет, то, может, и будет с него толк. А пока пусть бегает, копачей разводит.
— Между прирученностью и привязанностью разница есть все-таки, — зачем-то заметил Бажан. — Парень тебя любит, ты ж видишь.
— Вижу.
Бажан снова усмехнулся. Характер у Стаха своенравный, заносчивый, как у всех Шамраев, и поддается он тяжко, но иногда словом можно в нем что-то там зародить, если слово метко бьет куда следует, там, где оно сильнее всего нужно.
— В понедельник Любця приедет, — подал он голос. — Вы не увидитесь, просила тебе привет от нее передать.
— Она у детей?
— Ага. Внучку проведывать ездила. Такая смешная, ты б поглядел. Ковылять начала, бабой зовет.
— Летом привезешь — погляжу.
— Не-а, уработаешься, как обычно. А уже и тебе пора о себе думать.
— Зачем?
— Как зачем?
— Мне не для кого о себе думать, потому и живу, как живется, — отрезал Стах и прикрыл глаза. Поленья потрескивали. Его явно
