пораньше ушла с работы, купила по дороге в супермаркете кусок говядины, придя же домой, быстро смолола его на электромясорубке, добавив луку и чесноку, потом замесила тесто и принялась лепить пельмени – излюбленное блюдо Костика.
Вообще, журналистка обожала готовить, постоянно сетуя, что на этот творческий процесс (именно так она его и называла) катастрофически не хватает времени.
Сегодня же его было предостаточно. Еще в полдень Скворцов предупредил супругу, чтобы не рассчитывала на его скорое возвращение домой. Какое-то столичное начальство устраивало совещание, мешая желанию бедных усталых оперативников наконец-то, в кои-то веки, обнять жену и детей вечером, а не ночью или под утро.
Несмотря на это, Катя пребывала в прекрасном настроении. Совещание – все же не происшествие, где благоверный может крутиться неизвестно сколько. Ну, поторчит ее Скворцов в отделе лишних полтора часа, зато вкусит королевский ужин.
Звонок в дверь перечеркнул все ее намерения.
– Неужели совещание не состоялось? – На сей раз такой расклад событий ее не очень радовал. Больно уж хотелось преподнести пельмешки в большой фарфоровой тарелке – подарке ее родителей.
Однако, махнув рукой, девушка побежала к двери. Разумеется, муж и так обрадуется приготовленному ею сюрпризу и с удовольствием подождет, пока полуфабрикаты превратятся в дымящиеся пахучие готовые продукты.
Глянув по привычке в глазок, она удивленно подняла брови и открыла дверь. Перед ней стояла соседка, жившая этажом выше, Эмма Павловна Кульчицкая.
– Извини, что беспокою тебя, Катюша, – начала женщина, проходя в прихожую, – надеюсь, ты не очень занята?
Из вежливости журналистка отрицательно покачала головой.
– Слушаю вас.
– Меня очень волнует, что Нонна Михайловна уже несколько дней не выходит из своей квартиры.
Нонна Михайловна Вальцпруф жила с Кульчицкой на одной лестничной клетке. Это была довольно бодрая старушка лет семидесяти пяти. Катя неоднократно наблюдала, как проворная бабушка с тяжелыми сумками бегом преодолевала барьер в три этажа, и при этом думала: «Ну, и здоровье у человека!»
Своих детей у Нонны Михайловны не было. Муж умер лет пять назад, оставив ее одну-одинешеньку в большой двухкомнатной квартире. Первое время женщина горевала, потом, следуя советам доктора Курпатова направлять энергию пусть даже на бессмысленные поступки и отвлекаться таким образом от мрачных мыслей, вспомнила о родной сестре, жившей на другом конце города, с которой она не общалась вот уже двадцать лет.
Благодаря усердию Вальцпруф близость между родственниками восстановилась, и нерастраченная материнская нежность Нонны Михайловна вылилась на внучатых племянников. Ей стало казаться, что она совсем не одинока. Высокие бородатые мужчины с женами и маленькими детьми постоянно приезжали к ней обедать и ужинать. В большой семье наступила идиллия, длившаяся, впрочем, недолго. В один прекрасный день старушка снова осталась в полном одиночестве. Что произошло, никто из соседей, даже самые любопытные, так и не узнал.
Впрочем, Нонна Михайловна недолго горевала. Она принялась совершать длительные прогулки по городу, открывая для себя интересные места и взахлеб рассказывая о них подругам. Особенно тесно Вальцпруф общалась с Эммой Павловной, и неудивительно, что та первая заметила ее отсутствие.
– Может, человеку нездоровится? – высказала Зорина свое предположение. – Вы звонить не пробовали?
– Последние три дня только этим и занимаюсь каждые десять минут, – отозвалась Кульчицкая. – Ваш муж дома?
Катя улыбнулась:
– С его работы так рано не возвращаются. Может, я смогу вам помочь?
Эмма Павловна замялась:
– Когда-то Нонна дала мне ключ, – непонятно почему чувствуя себя виноватой, сказала она, – просила, чтобы в ее отсутствие (тогда подруга еще ездила в гости к сестре и часто оставалась жить на даче) я поливала цветы. Могу ли я им воспользоваться сейчас?
Журналистка нахмурилась:
– Вам бы следовало сделать это раньше.
Только теперь ей стала понятна неловкость Кульчицкой: опустив ресницы, та промолвила:
– Я боялась… А вдруг она там мертвая?
Молниеносно открыв дверь, девушка бросилась вверх по лестнице, увлекая за собой соседку. Перед квартирой Вальцпруф Катя остановилась и замерла. Сладковатый запах, пробивавшийся из всех щелей, стал уже довольно ощутимым.
Старушка закашлялась.
– Сейчас я потеряю сознание. – Кульчицкая навалилась на журналистку всей тяжестью тела.
Катя, старавшаяся сохранить равновесие, достала платок и, поморщившись, закрыла нос.
– Прежде надо позвонить участковому, – сказала она Эмме Павловне. – Боюсь, вашей подруге уже ничего не поможет.
Женщина взяла себя в руки и, побледнев, кинулась в свою квартиру. Журналистка, подавив приступ тошноты, медленно спускалась по ступенькам. У распахнутой двери ее поджидал Костик.
– Ну, ты меня и напугала! – облегченно вздохнул он, увидев жену целой и невредимой. – Сколько можно тебя учить…
– Умерла Нонна Михайловна, – расстроенно сообщила ему Зорина, забыв про недолепленные пельмени.
Оперативник наморщил лоб:
– Бодрая старушка? В это трудно поверить. Что с ней? Инфаркт? Инсульт?
– Еще не знаем.
Катя вкратце рассказала о разговоре с Кульчицкой.
Скворцов снова изумился:
– Сколько раз, глядя, как старушенция прыгает через кочки, я думал: «Вот уж на ком пахать можно!»
После этой реплики супруга выразительно посмотрела на него:
– Я тоже так считала… Вот почему и хочу присутствовать при вскрытии квартиры.
– Тебе это надо? – Помыв руки, муж прошествовал на кухню и при виде аккуратно вылепленных пельмешек шумно сглотнул слюну. – А впрочем, иди, дорогая. За ужин спасибо, но сдается мне, что ты налепила на одну порцию. Лучше мне поднатужиться и сварить их, чем остаться наполовину голодным.
Катя рассмеялась:
– Ты не очень-то раскатывай губу. Я не собираюсь задерживаться. Лучше слепи еще с десяток.
– Эксплуататорша!
Скворцов покорно сел за стол:
– Так и быть. Но если что – зови меня.
– Обязательно!
Участковый, старший лейтенант Кирилл Иванович Андроников, вечно чем-то недовольный и озабоченный семейными проблемами, сразу прибежал на место происшествия, захватив понятых из первой квартиры. Увидев Зорину, он смутился:
– Если бы я знал… Лучшей понятой мне не сыскать.
Девушка махнула рукой:
– Я никуда не денусь.
Соблюдая необходимые формальности, полицейский открыл квартиру и, зажав нос, прошел в большую комнату.
Нонна Михайловна лежала у тумбочки, неестественно подогнув под себя руку.
Указав на глубокую рану у виска и на острый угол с облупленной полировкой, Кирилл Иванович вздохнул:
– У нее закружилась голова. Она упала и ударилась.
Катя, морщась от неприятного запаха и во второй раз за сегодняшний вечер преодолевая чувство брезгливости, приблизилась к соседу.
– Думаете, сердечный приступ?
Андроников кивнул:
– Не иначе как… Хотя никогда бы не подумал… Такая бой-баба была!
– Тогда вы должны ходатайствовать о вскрытии…
Кирилл Иванович прищурился:
– Никогда не понимал женской логики. И с какой, скажите, стати ее вскрывать? Разве мотивируя тем, что покойная до последнего прыгала, как горная коза? Мало, что ли, случаев в жизни, когда подобные ей скопычиваются на лету?
Зорина
