— Я раньше не замечала этого парка, — протянула Глория.
— А мне тут нравится. — Я снял пиджак и расстелил его на газоне, чтобы она могла сесть. — Я хожу сюда несколько раз в неделю.
— Тогда тебе здесь действительно нравится, — согласилась она и опустилась на землю.
— Давно ты в Голливуде? — спросил я.
— Около года. Я уже снялась в четырех фильмах. Могло быть и больше, но агентство не хочет ставить меня на учет.
— Меня тоже, — кивнул я.
Если в агентстве по подбору актеров вас не ставят на учет, шансов сниматься у вас практически нет. Обычно с больших студий звонят в агентство и говорят, что нужны шесть шведов, или четыре грека, или два типичных чешских крестьянина, или шесть княгинь, а уж агентство по своей картотеке подбирает подходящих актеров. Мне было совершенно ясно, почему Глорию не ставили на учет. Слишком светлые волосы, слишком мала ростом и старовато выглядит. В нарядном платье она могла бы смотреться эффектно, но и тогда никто не назвал бы ее красавицей.
— Удалось тебе познакомиться с кем-нибудь, кто может помочь? — спросил я.
— Как в этой публике угадать, кто может помочь, а кто нет? Сегодня он электрик, а завтра продюсер. Единственная возможность поймать крупную рыбу — это прыгнуть на капот его или ее автомобиля, когда он будет проезжать мимо. И откуда мне знать, кто из звезд, из всех этих дам или господ, действительно захочет помочь мне? Последнее время, судя по тому, что я здесь вижу, мне все больше кажется, что я занималась не тем полом…
— А как ты вообще попала в Голливуд?
— Ну… сама не знаю… — задумалась она ненадолго. — Но это все равно лучше, чем жизнь, которую я вела дома.
Я спросил, откуда она.
— Из Техаса. Из Западного Техаса. Был там когда-нибудь?
— Нет, я из Арканзаса.
— Ну, в Западном Техасе просто кошмар, — вздохнула она. — Я жила у дяди с тетушкой. Дядя работал на железной дороге. Видела я его раз, максимум два в неделю. И слава Богу.
Она запнулась, ничего больше не сказала и уставилась на багровое зарево, дрожавшее над домами.
— Но у тебя все же был дом, — заметил я.
— Это ты так считаешь. Мне казалось по-другому. Когда дядя приезжал домой, он вечно лез ко мне и хватал за что попало, а когда его не было, мы непрерывно цапались с теткой. Старая дура боялась, что о нас с ее муженьком будут сплетничать…
«Да, хороши родственнички!» — подумал я.
— Ну вот, и я в конце концов сбежала в Даллас, — продолжала она. — Был там когда-нибудь?
— В Техасе в жизни не был.
— И ничего не потерял, — кивнула она. — Я не могла найти работу, и тогда мне пришло в голову спереть что-нибудь в магазине, пусть полиция обо мне позаботится.
— Недурная идея, — признал я.
— Роскошная, — подхватила она мои слова. — Только ничего не вышло. Меня арестовали, факт, но детективы пожалели меня и отпустили. Чтобы не подохнуть с голоду, я стала жить с одним сирийцем, торговавшим сосисками на углу за мэрией. А он поддавал. И к тому же жевал табак… Был ты когда-нибудь в постели с типом, который поддает?
— Думаю, нет, — хмыкнул я.
— Впрочем, я бы и это пережила, — продолжала она. — Но когда он заявил, что отблагодарить его я смогу тем, что он будет трахать меня на кухонном столе, я не выдержала. И через пару дней приняла яд.
«Господи Боже!» — воскликнул я в душе.
— Но приняла слишком мало, мне только плохо стало. Бр-р, до сих пор чувствую эти боли в желудке. Неделю меня продержали в больнице. Ну, а там мне пришло в голову отправиться в Голливуд.
— Почему именно в больнице? — спросил я.
— А я там читала все эти журналы про кино. Когда меня выписали, вышла на дорогу голосовать попуткам. Ну, разве не смешно?..
— Пожалуй, да, — попытался я усмехнуться. — У тебя нет родных?
— Уже нет. Отец погиб в войну во Франции. Я бы тоже хотела… погибнуть на войне.
— А почему бы тебе не наплевать на всех этих киношников? — спросил я.
— А зачем? Ведь тут я за ночь могу стать звездой. Возьми хотя бы Хепберн, Маргарет Салливен или Джозефину Хатчисон… Но я скажу, что бы я сделала, если бы у меня хватило духу: прыгнула бы из окна, или легла под трамвай, или еще что…
— Это чувство мне знакомо, — заметил я, — да, знакомо.
— Мне кажется странным, — продолжала она, — что так много возни с живыми и так мало — с умирающими Почему все эти высоколобые ученые думают над тем, чтобы продлить жизнь, хотя надо бы найти средства, чтобы приятно с ней покончить. На свете наверняка полно людей вроде меня, которые хотят умереть, только духу не хватает…
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — кивнул я, — прекрасно понимаю.
Потом мы оба помолчали.
— Одна приятельница уговаривала меня записаться на танцевальный марафон на пляже, — сказала она. — Еда и ночлег задаром, пока выдерживаешь; а если выиграешь, получишь тысячу долларов.
— Еда задаром — звучит заманчиво.
— И это еще не главное. На марафон ходит уйма продюсеров и режиссеров. Всегда есть шанс, что тебя заметят и возьмут на роль в каком-нибудь фильме… Что скажешь?
— Я? Куда там, я не умею танцевать…
— И не надо, достаточно просто двигаться.
— Лучше и пробовать не буду — вздохнул я. — Я был серьезно болен. Подхватил желудочный грипп и чуть не умер. Настолько ослаб, что до туалета ползал на четвереньках. Нет, лучше уж я и пытаться не буду, — покачал я головой.
— Когда это было?
— Неделю назад.
— Тогда ты уже в порядке.
— Нет, не совсем… лучше не пробовать. Могут быть рецидивы…
— Я бы за тобой приглядела.
— Может быть, через неделю, — начал я.
— Через неделю будет поздно. Да у тебя и сейчас сил — дай бог всякому, — сказала она.
4
РУКОВОДСТВУЯСЬ ЗАКОНОМ, СУД РЕШИЛ…
4
Танцевальный марафон проходил в курзале на молу у пляжа, в огромном старом бараке, где когда-то был танцевальный зал. Барак стоял на сваях, и под ногами у нас днем и ночью шумел океан. Я чувствовал, как он дышит, чувствовал кончиками пальцев ног, словно через стетоскоп.
Внутри была паркетная площадка для танцующих, десять ярдов в ширину и почти шестьдесят в длину, вокруг нее с трех сторон — ложи с креслами, а за ними скамьи, как в цирке, для публики попроще. В конце площадки возвышался помост для оркестра. Играл оркестр только ночью, и хорошим его при всем желании назвать было нельзя. Днем приходилось довольствоваться той музыкой, что удавалось поймать по радио, — нам ее транслировали через репродукторы. Чаще всего — слишком громко, так что весь зал сотрясался от грохота. Были там распорядитель, в чьи обязанности входила забота о том, чтобы посетители чувствовали себя как дома; два арбитра, которые сновали между танцующими и наблюдали за порядком на площадке; два вышибалы, две медсестры и даже доктор на случай, если кому понадобится неотложная помощь. Правда, доктор тот не слишком походил на врача — был слишком молод.
