хорошенькая девочка, — говорю я. — Еще рано. Хочешь посмотреть что-нибудь еще?
— Ура! — она кричит и вскакивает. — Я пойду надену пижаму!
Я усмехаюсь и говорю:
— Хорошо, я тоже.
Пять минут спустя мы снова на диване, и я пытаюсь смириться с тем фактом, что мои джинсы чертовски хорошо скрывали мое возбуждение, чем чертовы пижамные штаны с завязками, которые я ношу. Что касается Одри, то она одета во фланелевую одежду, которая ей немного велика.
Как она может выглядеть абсолютно сексуально в мешковатых вещах?
Глава вторая
Одри.
— Папа, — стону я. — Пожалуйста, папочка, я хочу, чтобы ты трахнул… — я не знаю, почему, получив от него массу оргазмов и доставив ему столько собственных оргазмов, мне так трудно быть вульгарной, когда я с ним разговариваю. Я вообще этого не понимаю, но особо не думаю об этом в такие моменты, когда сижу на нем на диване и целую его.
Мы целовались около пятнадцати минут, и моё тело находится в состоянии повышенной готовности. На мне хлопчатобумажная пижама без бюстгальтера и трусиков, а на папе одни пижамные штаны. Думаю, сейчас около полуночи, и я должна сказать вам, что это так невероятно — тереться о него своей киской, сидя верхом на его коленях, и чувствовать, насколько он тверд.
Что касается меня, то я промокла. Я имею в виду, что я не буду спать в этой пижаме. Ну, я точно не буду носить начесанные фланелевые штаны, я вам это абсолютно обещаю.
Я должна сказать вам кое-что. Единственное, о чем я никогда особо не задумывалась, когда привыкла фантазировать о сексе, — это то, насколько чертовски мокрой я становлюсь! Я имею в виду, что в первую неделю, когда я была дома, папа снова и снова тер мою киску, чтобы доставить мне оргазм, и поскольку я не осознавала, что могу тереть свою киску напрямую, когда я мастурбировала, я делала это и через трусики. Скажу только, что мне пришлось купить много упаковок трусиков, потому что я не могла успевать стирать по три-четыре пары в день!
Я так сильно хочу сделать с ним больше. Я имею в виду, я отчаянно этого хочу.
Я не пытаюсь закончить то, о чем просила. Папа точно знает, чего я хочу, но он отвечает за то, что и когда мы делаем. Вчера вечером я наконец-то смогла увидеть его член и потрогать его! Мне пришлось погладить его, и я не могла поверить, насколько это было удивительно, когда я наблюдала, как его сперма извергается из кончика.
Папин член — самый первый член, который я когда-либо видела во плоти.
Член папы — самый первый член, которого я когда-либо касалась.
Я имею в виду, я думаю, это касается и папиных яиц. Папа — первый мужчина, которого я когда-либо целовала, и первый мужчина, который когда-либо прикасался ко мне. Это странно, потому что, хотя я определенно обижена, что моя мать отправила меня в школу Уиллоу Бранч, когда мне было всего четырнадцать, я должна признать, что я рада, что я здесь, в двадцать лет, и мужчина, который собирается научить меня сексу — мой отчим.
Он бы точно не сделал этого, если бы я выросла с ним в одном доме! Он бы точно не переспал со мной вместо какого-нибудь старшеклассника после выпускного бала, верно? Я имею в виду, конечно, я пропустила все эксперименты, свидания и другие вещи, которые делают девушки с нормальными матерями, но в конечном итоге меня учат Дрейку Грейстоуну и моему отчиму всему, что касается моего тела и того, как доставить удовольствие мужчине. Чертовски сексуальному мужчине для учителя.
Но это происходит так медленно!
— Папа, пожалуйста!
— На следующем уроке мы собираемся поработать над использованием твоей руки, любимая, — говорит он.
Я сделала воинственное, надутое лицо. На самом деле это не отражает моих чувств, но я замечаю, что когда я так дуюсь, папе это нравится. Он не хочет почти улыбаться, и он не хочет, чтобы я заметила, в такие моменты, когда он носит хлопчатобумажные штаны, что его члену, кажется, уделяется гораздо больше внимания.
Наконец я стону и говорю:
— Хорошо! Все в порядке.
Затем я опускаюсь перед ним на колени и подтягиваю его ближе к себе.
— Я воспользуюсь своей рукой. Отлично…
Этот штраф должен был быть надутым и раздражительным, но он прозвучал тихо и почти как вздох. Знаете, трудно притворяться, что я закатываю истерику, когда от вида его красивого члена у меня мгновенно перехватывает дыхание.
— О, папочка, — шепчу я, тянусь к нему и обхватываю рукой его член.
Точно так же, как он меня учил, я подношу другую руку к его яйцам и нежно их ласкаю. Знаете, когда я это делаю, у меня такое чувство, будто я загипнотизирована. Думаю, лучше сказать это: я застыла.
Вес его яиц в моей руке и ощущение его члена в сочетании с видом моей маленькой ручки, движущейся вверх и вниз, просто… я не знаю. Это оказывает на меня мощное воздействие.
Я поглаживаю нежно, а затем немного более выразительно. Однако я слегка поглаживаю его и просто в восторге от того, что он чувствует. Я не знаю, насколько моё абсолютное увлечение основано только на отсутствии у меня неопытности. Не знаю, может быть, дело в том, что я не знакома с членами. Я имею в виду, даже если папе несколько раз поработать руками за последние несколько слов, это все равно кажется совершенно новым.
Папа мне этого не говорил, но я спрятала несколько бутылочек со смазкой и маслом в разных местах и подумала, что мы могли бы сделать что-то подобное. Один стоит на полке журнального столика рядом с нами. Я продолжаю поглаживать его, но убираю другую руку от его яиц и хватаю бутылку. Я не могу снять крышку одной рукой и не хочу отрывать руку от его члена, поэтому просто кладу бутылку в рот и зубами отвинчиваю крышку.
Папа посмеивается, и я счастливо краснею. Я подношу бутылку к его
