Книга Земля новая - Дмитрий Сенчаков

Серые очи хладным огнём насквозь простреливают. Полуулыбочка-полуусмешечка присутствует. Мол, знаю я вас. С таких как вы глаз не спускай! А сама автомобиль розовая. Морда стальная, горячая. Четырьмя солнцами-фарами в темноту шпарит. Воздух на два мира режет: тот, где уже проехала, и тот, где вот-вот поедет. И Тетяна с этой автомобили вылезла вся такая. Хвосты резинками из-под денежных пачек собраны, торчат в разные стороны. Чёлка смешная на поллба. Вышитый мандалой балахон до колен со шнуровкой заместо декольте.

Впечатлился я об неё, но виду не подал. Полез обратно в палатку сон ночной досапывать. На Коляна напоролся. Тот дрых без задних тапок с улыбкой блаженного. После прогулки с Варюшей. Ну, это он так теперь её во сне называет. Ласково.

Настал новый день, и залил циклон наш остров дождём коварным. Первой в палатку Варя пришла. Призналась, что неуютно ей в избушке одной сидеть. Промозгло, да и крыша протекает. Дождь не истощался, поэтому к обеду подтянулась и Тетяна. Рассказала, что от барабанной дроби по жестяной крыше розовой автомобили у неё приключилась мигрень. А от отощавшего желудка — икота.

— Выручайте, ребята, найдётся галета какая на зуб положить?

Варенька радостно закивала головой. Так они с Тетяной и сдружились, раз уж оказались заодно, в одной, так сказать лодке, то есть, палатке. Короче, в одной упряжке. Поскольку Варенька лично поддержала тему, услужливый Колян метнулся в машину за сидором с консервами. Я решил, что-то рановато наступил «чёрный день», но деваться некуда: самому жрать охота. А вчерашние мидии и улитки вчера же и кончились.

Порылась Тетяна в мешке и поджала губки. Передала Варе. Та взглянула и так же скривилась:

— Тут только тухлец в собственном соку да кишки в томате. А что-нибудь съедобное у тебя есть?

Обиделся я и достал им из кармашка рюкзака по пакетику растворимой овсянки.

— Кипяток сами вскипятите, раз вы такие привередливые. А нам с Коляном сейчас килечка великолепно зайдёт.

Облизнулся улыбчивый Колян. Перспектива ему была в пору. Но Варвара такой волевой бабой Ягой на него зыркнула, что малец тотчас потемнел. Поплёлся под дождь. Теперь то ли костёр разводит, то ли примус кочегарит. Тут уж и я обиделся — отобрали у меня сотрапезника. Зашвырнул сидор с консервами в угол палатки, повернулся к гостьям спиной и уставился на «Роман-газету».

После тихого часа прибыл с материка автобус рейсовый. Ну, это я тогда думал, что рейсовый. На полном серьёзе. Решил даже при случае расписание загуглить. Вдруг пригодится оказия какая. Оказалось: явились дикари, измученные городомором. Целой компанией. Отдыхать на природе нетронутой. Ну, дикари, как есть. Чесслово. Орали-буянили. В момент нассали, насрали, бутылки выпили и разбили о прибрежные валуны. Разбрелись теперь фрики по острову и отсыпаются в траве, кого, где и как сморило. Говорят, у них каждый год так. Задвигают Москву, Петербург, Воронеж и отправляются в поход на любимое место. С комузом, кубызом и балаганом. Оставляют после себя природу истроганной, надруганной. И подметальщик за честно́й компанией один единственный. И звать его ветер.

Дождь уже и не лил вовсе, а так… Исподтишка мокро капался, шкодник. Отправился я по острову гулять, благо погода благопрепятствовала комарам. Всякого наслушался и насмотрелся. А заодно познакомился с Манькой и глистой Алисой — девками из рейсового автобуса. Купались обе на закате, да спьяну забыли, на каком камне догола разделись. Пришлось мне в темноте на ощупь их тряпки искать. Больше некому было. Единственный вменяемый чувак на острове оказался я. Обнаружил я все эти резиночки-бретельки-застёжечки. Торжественно поднёс.

— Молодец! — похвалила глиста Алиса.

— Возьмём тебя на холодец, — ржёт Манька.

Ох и красивая девчонка была эта Маня ещё совсем недавно, пока не поразил её прожорливый вирус молодёжной моды. Не могу на это смотреть. Отвёл глаза… А там гусиная кожа вокруг Алисиных сосков (груди-то у неё нет совсем). Тактично опустил взгляд в ноги, где море у подножия плоского камня плещется. Ну, я и потрогал воду из любопытства. Безнадёжно холодное море. Даром, что не плавают льдины, ну, или там контейнеры с жидким азотом. Осознал, чтоб оно мне по колено стало — столько мне никогда не выпить. Чмокнула Манька меня в одну щёку, глиста Алиса — в другую. Пообещали, что увидимся. Скоро.

К палатке своей вернулся. Смотрю — за рулём моей машины сидит кто-то. Присмотрелся: дреды по самые пятки, из глаз затуманенный интеллект наощупь погулять вышел. «Я, — грит, — только за мфитамином Це в аптеку сгоняю и тотчас назад».

Разозлился я. Вызываю с палатки разомлевшего Колю Неледина.

— Это кто?

— Это Фю́мо, — молвит Коля, кося глазами.

— Курящий?

— Не знаю. Но, точно пьющий — сам видел.

— Был бы пьющим — был бы Бе́во.

— Почему?

— Дурень, это по-итальянски.

Случилось утро. Очухались аборигены, замученные городомором. По одному. Послонялись без дела, морды свои распухшие в море окунули, принялись за строительство. Вынули с багажных закромов автобуса листы оцинкованные, да ящики с болтами. Скрутили ангар полукруглый, как на аэродромах. Строили жилплощадь весь божий день. Но собрали ловко, ни один фрик даже с верхотуры не сверзился ни разу. Я удивился: откуда у коматозных смекалка да слаженность? Некто Федя пояснил: уже в сотый раз ангар складывают. Первые семьдесят раз собирали на производственной площадке, тренировались. Теперь вот вывозят жилплощадь на природу: кто в отпуск, кто на каникулы.

Гирлянды ёлошные под сводами растянули. Я стою — ржу.

— А лепездричество откуда возьмёте? На острове-то на этом только три столба телеграфных, да и те пообносились.

— Так отож!

— Не уж-то генератор с собой притащили ради такой безделухи?

Но нет! В последних лучах северного солнца сгоняли активисты вброд на материк, на подстанцию, попутно присматривая два провода телеграфных неразорванных. Чтоб исправно на столбах висели: на изоляторах не разбитых молниями и камнями из-под бывших хулиганствующих пионеров; не перекручивались, наконец. Подключили на живую, в пыльные чужие пакетники. Те — старые, бакелитовый корпус у них заслуженный. Столько мух засиделось на них в годы былые, жирные, когда толпы молодых комсомольцев ломились за северными надбавками! И не придуряться по землям новым, а вкалывать на социалистических стройках и передовых буровых.

Потекли электрончики по древним проводам телеграфным. Те запели и зазвенели. Ну, вольт девяносто из двухсот двадцати добралось до острова, отчаянно сопротивляясь физическому сопротивлению стальной проволоки. Засветилась гирлянда грязно-жёлтым лунным унылым светом, слишком слабым, чтобы отбрасывать тень.

Плюнул я и пошёл в палатку под светодиодным фонариком свою «Роман-газету» читать.

Федя у них самый смышлёный. Единственный фиксик из автобуса. Остальные — обыкновенные фигсики. Чего