Да это ты, – закричала девушка еще громче, – этоты никому ничего не рассказывала! А он всегда любил меня! Он все мне дал! Бее!А ты – ничего!
Я тебя воспитала. Я работала. Ты ни в чем не нуждалась.
– Да ты понятия не имеешь, что значит не нуждаться! Вотпапа – он знает. Ты вот что здесь стоишь? Автобус ждешь? А у меня вон – машина.«Мерседес»! И шофер! И деньги!
Оля вышла из автобуса. Посмотрела на водителя – не видит.Положила мобильный себе в карман.
Прошла мимо кричащей девушки в спортивном костюме.
– Я только требую, чтобы ты не прогуливалашколу, – сказала мама девушки.
Она спряталась за автобусную остановку и не сводила глаз соспины водителя.
– Твое мнение! Да ты посмотри на себя! На кого тыпохожа? Ты ведь еще не старая! Одела на себя тряпье какое-то, живешь с лохомкаким-то и хочешь, чтобы я так же жила? Чтобы на тебя стала похожа?
Мама девушки взмахнула рукой, девушка схватилась за щеку.Пощечина наверняка вышла очень больной.
На глазах девушки появились слезы. Она зарыдала в голос,развернулась и запрыгнула в пустой автобус. В ее автобус.
Почти одновременно с ней в автобус поднялся водитель. Ееводитель.
Двери закрылись. Автобус тронулся.
Мать девушки отвернулась.
Она встретилась с ней глазами. Кажется, мама этой девушки исама не знает, какая она – добрая или злая.
3
– Вы не знаете, кто мой отец и что он с вами сделает!Дайте мне мой мобильный! Отпустите меня! Не смейте ко мне прикасаться!
– Оленька, тебе надо успокоиться. Ты очень многопережила, – высокая женщина-врач, в белом халате и со стерильно вымытымируками сделала знак санитарам держать девушку покрепче, – тебе никто нежелает зла, побудешь у нас несколько дней…
– Да никакая я не Оленька! – кричала девушка,пытаясь укусить санитара за палец. – Я – Маруся! Дайте мне мобильный!
Ловкими отработанными движениями санитары пристегнули телоМаруси к кровати и под ее возмущенные вопли сделали ей укол в вену.
– Пусть поспит, успокоится, – сказала врач, –и завтра я с ней поговорю.
Маруся открыла глаза, и одновременно с глазами настолькошироко, насколько это возможно, открылся ее рот. В истеричном крике,возмущенном вопле, в мольбе о помощи.
– Отпустите меня! Отпустите! Позовите кого-нибудь!
Ее руки и ноги были пристегнуты ремнями к железной кровати.Она пыталась освободиться, извиваясь всем телом, натирая кожу ремнями и необращая внимания на боль.
Слезы текли по лицу, оставляя на щеках и под глазами разводыот черной туши.
Почему это должно было случиться с ней? Почему, после всеготого хорошего, что произошло с ней за последнее время, она должна былаочутиться здесь, привязанная к кровати?
– Что же ты так боишься, деточка? Тебя же никто необидит. – Пожилая нянечка выглядела святой и ненастоящей.
– Вы что, снимаете это скрытой камерой? – спросилаМаруся, вдруг задумавшись о том, как она сейчас себя ведет.
– Ну что ты, никаких камер, ты же не в надзорнойпалате, а обычной. Вот сейчас успокоишься, и мы тебя отпустим.
– Домой?
– Нет, деточка, домой рановато. Подлечим немного,подкормим – и тогда уж, как говорится…
Няня хотела погладить Марусю по голове, но та импульсивноотвернулась.
– Я успокоилась, – сказала Маруся. – Отстегивайтеменя.
Нянечка вышла, щелкнув дверью, и через минуту в палатеоказались та самая женщина-врач с высокой прической и два санитара.
Все они радостно улыбались.
«Сумасшедший дом какой-то», – подумала Маруся.
– Ну что, Оленька, как ты? – проговорила врач стакой хорошей дикцией, словно была телекомментатором.
«Это какая-то идиотская ошибка, – думала Маруся, широкоулыбаясь санитарам, – но чтобы все разрешилось, надо вести себя как они ».
– Нормально. Спасибо. А можно меня отвязать?
Врач заглянула в ее зрачки, причем Маруся с трудомудержалась от того, чтобы не укусить ее за руку.
Ремни ослабили, и Маруся смогла пошевелить руками.
– Давайте по порядку, – попросила Маруся, изо всехсил пытаясь говорить спокойно, – для начала: где я?
– В реабилитационном центре.
Санитары не уходили. Они стояли у кровати наготове к любымдействиям с ее стороны.
– А что я здесь делаю?
– Ты пережила очень серьезную психическую травму. И мыхотим привести твое эмоциональное состояние в норму.
– Какую?
«Может быть, папа испугался, что столько денег сведут меня сума? А может, я сделала что-нибудь не так? Может, это из-за того, что я ударилашофера учебниками по голове, когда он опоздал на двадцать минут? »
– Оля, тебя похитили маленькой девочкой и восемь летдержали узницей в подвале.
Вы идиоты! – Она не смогла сдержаться. – Высумасшедшие! – Санитары крепко прижимали ее к кровати. – Больные! И яникакая не Оля! Дайте мне мобильный, я позвоню папе! Отпустите меня!
Снова боль ремней на ее теле, колбочки на колесиках, игла ввену.
Жизнь, в сущности, не такая плохая. Только если о ней недумать. А за секунду до того, как заснуть, вообще можно почувствовать себяабсолютно счастливой.
4
Через несколько минут мама девушки села в другой автобус. Ис ней все, кто еще был на остановке.
Все, кроме Оли.
Ей почему-то хотелось пойти за этой женщиной, стоять рядом сней. Может быть, держать ее за руку.
Может быть, она привела бы ее к маме.
Но в автобус она не села. Она просто побежала за ним.Недолго. Не потому, что она сдалась. Просто автобус был быстрее.
Она шла по тротуару и улыбалась. Улыбаться уже давно вошло унее в привычку. Причем чем хуже она себя чувствовала, тем шире улыбалась.
Она шла так довольно долго.
В какое-то время ей это понравилось.
Никогда раньше она не шла по городу вот так вот – одна, кудахочет. Сколько хочет. Они, конечно, ходили с Дедушкой. Иногда. Поздно вечером,когда темно. Он крепко держал ее за руку. А она делала умоляющие глаза, когдаони встречали кого-нибудь на пути. Она надеялась, что по глазам люди поймут,что она в беде, и бросятся ей на помощь.
