Трудно сказать, сколько бы продолжалось это противостояние, если бы однажды один из дежурных по ШИЗО** (кормят там намного хуже, чем обычно, да и тот скудный рацион выдается через день: в четные дни лишь уменьшенная пайка хлеба и кипяток - за это кто-то остроумно прозвал ШИЗО "день лета, день пролета") ни пересказал старшему "куму" подслушанный в камере разговор, из которого следовало, что причина всех беспорядков и беспредела кроется в том, что в зону не "спускают" "Вора в законе". После недолгого совещания с начальником зоны решили рискнуть и выпустить Амирана из ПКТ. К немалому удивлению администрации, все мгновенно, словно по мановению волшебной палочки, пришло в норму.
Эта зона была первой в послужном списке полковника Кириченко, которого за некую своевольность при общении с начальством "ушли" из Министерства внутренних дел и сослали руководить зоной. Опыта руководства подобным учреждением ему явно не хватало. К счастью для него, он не был снобом и не гнушался не только держать уши и глаза открытыми, но и умело пользоваться приобретенной информацией. Обнаружив, что после выхода Амирана из ПКТ воцарился порядок, он встретился с ним и долго говорил по душам.
Чем больше полковник общался с этим авторитетом, тем сильнее убеждался в его отличном знании криминального мира. Не приняв безоговорочно его "понятий", полковник пришел к неожиданному выводу, что их конечные цели, как ни странно, во многом совпадают, по крайней мере в главном: "против беспредела и за порядок на зоне". И Кириченко решил попробовать мирное сосуществование: получится хорошо, нет - можно всегда вернуть своего "визави" в ПКТ или вообще отправить на другую зону...
Сел Амиран в расцвете сил и лет: ему не исполнилось и двадцати восьми, когда попал он в "Бутырку" и менты раскрутили его дело на всю катушку.
Однако до знаменитой "Бутырки" Амиран в свои неполные тридцать немало успел, за что многие его уважали и даже любили - хотя были и такие, кто ненавидел его лютой ненавистью и сделал бы все, чтобы убрать Амирана из Москвы.
Первый раз Амиран попал в Москву осенью 1976 года: дедушка Георгий прихватил его, семнадцатилетнего паренька, с собой, когда на собственном "жигуленке" повез в столицу продавать овечьи шкуры "цеховикам". В то время по всей стране возникали подпольные цеха, где изготавлялись дефицитные товары. А дефицитом было почти все. Умение выделывать шкуры, то есть секреты профессии скорняка, передавалось из поколения в поколение. Георгий получил профессию скорняка по наследству от отца, а тот, в свою очередь, научился у своего отца, который снабжал шубами не только местных князей, но и царский двор. Георгий всерьез надеялся оторвать внука от дурного влияния улицы, а потому подумал, что пора передавать ему если не умение выделывать шкуры, то хотя бы связи по их реализации в Москве.
- Пусть парень поймет, откуда деньги берутся, - сказал старый Георгий своей дочери Манане, матери Амирана, - тогда, может, он к ним по-другому относиться станет...
- Пускай едет, - со вздохом облегчения согласилась Манана, - все при деле будет, а то совсем от рук отбился, день и ночь на улице.
Матери казалось, что Амиран в свои семнадцать совершенно не знает, чем ему заняться. А он, не желая ее огорчать, не открывал ей свои не совсем праведные увлечения. До четвертого класса он рос как тепличное растение, нередко мать сама водила его в школу. Отца своего Амиран не помнил, но из рассказов матери знал, что тот был достойным человеком, настоящим мужчиной и геройски погиб при пожаре, пытаясь спасти народное добро. С большой долей вероятности можно предположить, что Амиран так бы и вырос, твердо веря в его героическую гибель, если бы неожиданно не вернулся из заключения родной брат отца, дядя Гоча.
От него Амиран и узнал правду о своем отце. Дато действительно погиб в огне, но причиной тому была кровная месть. Трагическая история семей отца Амирана и его матери длилась несколько десятков лет и началась еще в дореволюционные времена. Куда там шекспировским страстям! Казалось бы, любовь Давида к красавице Манане должна была прекратить смертельную вражду между семьями, но... Манана была на восьмом месяце, когда ее брат, единственный оставшийся в роду мужчина - остальные либо сами ушли в мир иной, либо погибли от рук семьи Давида, - решился на страшный поступок: отомстить не только старинным врагам, но и покарать отступницу, свою сестру. Улучив момент, он глубокой ночью прикрыл заступом входные двери и поджег дом, где проживали молодожены. Действуя наверняка, он раздобыл где-то немецкий "Шмайссер" и выпустил две обоймы по окнам пылающего дома.
Проснувшись от дыма первым, Давид разбудил жену и потащил к двери, но открыть ее не удалось. Оставался единственный выход: попытаться спастись от огня в погребе. С трудом дотащив беременную Манану, стонавшую от боли, до погреба, Давид открыл крышку и стал осторожно опускать любимую вниз. В этот момент и ударила ему в спину коварная пуля. Из последних сил удерживая жену слабеющей рукой, он опустил ее в погреб и хотел было сам соскользнуть за ней, как вторая пуля вонзилась в позвоночник, лишив его возможности двигаться.
- Прощай, любимая... - с трудом выдавил он и с последним вздохом добавил: - Вырасти сына мужчиной...
- Дато-о-о!!! - закричала женщина, почувствовав падающие на нее капли крови.
Крик Мананы заглушил грохот обрушившегося остова старого дома, и в эти страшные мгновения на свет, чуть раньше положенного, родился сын Давида. К счастью, раскопали их быстро, да и Манана оказалась на редкость здоровой женщиной, и через месяц они вернулись из больницы в дом Гочи, брата Давида...
В отличие от трудолюбивого Давида Гоча рос по законам улицы: дрался, воровал, грабил, дважды лишался свободы, но не убивал до тех пор, пока не убили его родного брата. Убийца ненадолго пережил свою жертву: через неделю Гоча нанес ему две смертельные раны кинжалом своих предков, причем второй удар был столь сильным, что раздробил позвоночник. Гоча получил одиннадцать лет строгого режима. В зоне стал "смотрящим", а незадолго до окончания срока был коронован в "Вора в законе", получив к имени прозвище Курды: Гоча-Курды. "Курды" по-грузински - вор.
Освободившись, он пожил пару недель в своем доме, пока не переехал к той, что преданно ждала его, вместе с его дочерью, все одиннадцать лет, каждый год получая неизвестно от кого довольно приличные суммы на жизнь.
Мечтая весь срок о сыне, Гоча всю свою любовь перенес на племянника. Тот, с рождения не зная отцовской ласки, души в нем не чаял, а когда увидел, как уважительно обращаются к его дяде не только знакомые, но и милиция, был вне себя от гордости.
Амиран вырос высоким и красивым, как и все мужчины в его роду: жгучий брюнет с изящным прямым носом, густыми бровями, сросшимися на переносице, темными горящими глазами. С гордой осанкой и широкими плечами производил впечатление не только на молоденьких девушек, но и на замужних женщин - везде, где бы он ни появлялся. Но к их печали, девушки его не особенно интересовали, он всегда хотел быть первым среди мужчин.
Имевшему рост метр девяносто и отменное здоровье, Амирану порой кружила голову молодая сила: в его родном районе Кутаиси не было ему равных по силе и удали, что в конце концов могло быстро привести его в тюрьму: тогда уличные драки были для него чуть ли не единственным средством завоевать авторитет среди друзей и сверстников. Но тут вернулся дядя Гоча, и все изменилось. Казалось, и сам он стал значительнее не только в глазах друзей, но и в своих собственных.
