Я надеялся, что моя речь звучала увереннее, чем мне вдруг показалось.
— Да, Саша, ты знаешь, есть такое замечание, чье — не знаю, не помню, что бомбы в основном убивают шоферов во время покушений на начальников… Что еще?
Еще? Вместе с обидой испарялся запал следственного энтузиазма. Неуверенность в собственных словах грозила перерасти в беспомощность. И даже Гречанник вдруг начал казаться мне умнее и симпатичнее, и я готов был отдать ему еще пару моих дел, только бы не слышать спокойного, почти монотонного голоса Меркулова, и не ходить у него за спиной, и не видеть, как его уши, словно локаторы, следуют за моими движениями.
— Видишь ли, Саша, — начал Меркулов и вдруг заорал: — Я не могу разговаривать, когда ты ходишь у меня за спиной!
Я послушно сел, теперь уже напротив, в удобное кресло начальника следственной части.
— Дело в том, Саша, что «взрыв» передали Гречаннику по моей просьбе. В верхах, как мне стало известно, был большой спор, кому вести дело — КГБ или прокуратуре. Решили вести вместе: они — оперативную работу, мы — следствие.
Меркулов вытащил сигарету, разломил ее пополам и вставил одну половинку в мундштук. Таким образом он борется с курением. По моим подсчетам, он теперь курит ровно в четыре раза больше, чем раньше.
И он снова начал досаждать химчистке своей дубленкой.
— Слушай, Костя, завтра я отыщу твою дубленку или вытяну из них деньги. Не угнетай их больше своей вежливостью. Наша сфера обслуживания если и делает что-то хорошее, то только потому, что боится трепки.
— Да, я вижу, товарищ Турецкий, вы с меня не слезете, пока я вам не дам полный отчет о заседании Политбюро.
Он вытащил окурок из мундштука и тут же вставил в него другую половинку сигареты.
— Прокурора республики Емельянова вызвали для доклада о взрыве в метро на совещании в Политбюро. Новый генсек ввел новый порядок: все чрезвычайные происшествия обсуждать на Политбюро. А Сережа Емельянов, ты знаешь его, всегда должен обеспечить свои тылы. Что он мог рассказать высоким товарищам, если сам на месте происшествия не был? Вот он и прихватил с собой меня… Люди из московского управления КГБ, конечно, изо всех сил старались доказать, что — это террористический акт и поэтому они должны вести это дело. Но наш новый генсек позволил себе с ними не согласиться. Он так и сказал: «Позвольте мне с вами не согласиться».
Говоря это, Меркулов попытался придать своему тощему лицу сходство с круглолицым генсеком. К моему удивлению, это ему здорово удалось.
— «Наше время резко отличается от тридцатых годов, — продолжил Меркулов в том же духе, — народ и партия едины. Поэтому выступать против правительства наш советский народ не может. Совершить это преступление могли: первое — люди, посланные спецслужбами из-за рубежа. Второе — маньяк, сбежавший из сумасшедшего дома, и третье — так называемые диссиденты, которые, как доказал профессор Лунц, и мы с ним в Политбюро совершенно согласны, являются психически больными людьми. Политбюро приняло решение начать (Меркулов так и сказал «начать» — с ударением на первом слоге, имитируя южный акцент генсека) перестройку всего народного хозяйства. Идет экономическое соревнование двух систем — социализма и капитализма, и политически мы не можем допустить даже намека на существование в нашей стране политических противников, а тем более террористических групп».
Ну вот, новая свистопляска — как будто не было взрыва в Тбилиси, когда подложили бомбу в здание республиканского КГБ и погибло около тридцати кагебешников, и не разлетелся в воздухе самолет с командованием учениями «Кавказ-85», и не похищали министра финансов с требованием выкупа в десять миллионов рублей. Все эти преступления были раскрыты, каждый раз эти штуки проделывали различные организованные группы, вооруженные автоматическим оружием и имевшие в своем распоряжении взрывные средства.
— Знаешь что, Саша… Впрочем, я тебе уже тысячу раз об этом говорил, — вдруг раздраженно начал Меркулов, как бы отвечая на не заданные мною вопросы. — Своей задачей я прежде всего считаю раскрытие преступлений. И мы все, и милиция, и КГБ… ты и Гречанник должны найти тех, кто погубил людей в метро. Объективно — они совершили страшное дело. А субъективно — надо разобраться, что ими руководило. Высокое начальство говорит словеса для политиков, а не для нас.
В дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения, в кабинет вошел Гречанник.
— Извините за вторжение, Константин Дмитриевич, но есть интересные новости. В МУР позвонил какой-то человек и сказал: «Бомбу в метро подложил Фауст».
?!
— Так он сказал… Кроме того, конец фразы пока не удалось разобрать, так как возник посторонний шум, а говорили шепотом.
— На пленку звонок записывался?
— Конечно, Константин Дмитриевич. Все звонки по 02 записываются, — не совсем уверенно произнес Гречанник, округлив свои пухленькие губы буквой «о». Гречанник, видимо, заметил на моем лице иронию по поводу этого утверждения и поспешно добавил: — К сожалению, идентификация личности по шепоту почти невозможна…
— Когда это было?
— Сегодня в восемь ноль семь утра, м-м… почти три часа назад…
— Надеюсь, что организовали доставку в прокуратуру пленки с записью речи этого поклонника Гете?
— Еще нет, но…
— Ну так быстренько позвоните капитану Грязнову, — ободрил поникшего Гречанника Меркулов, — и все будет хорошо.
— Сию минуточку! — опять скривил губки Гречанник.
Он бегом бросился выполнять поручение Меркулова.
— Все будет хорошо. Все будет очень хорошо… — механически повторил Меркулов, следя за закрываемой Гречанником дверью. Но я не заметил радостных интонаций в его голосе.
Я больше не стал мучить Меркулова «Сашиными вопросами» (так окрестил мою чрезмерную любознательность Меркулов еще во время моей стажировки около трех лет назад). Меня ждали мои дела — «мои» преступления и «мои» преступники. На одиннадцать часов были вызваны для проведения очной ставки посетители притона, который держала одна народная артистка, — предстояло изобличить крупного сановника в финансовом поощрении «салона» и непосредственном участии в оргиях. Потом надо было докончить обвинительное заключение по делу о нарушении техники безопасности при строительстве дома в микрорайоне Матвеевское — обрушился наполовину заселенный дом. И в три часа меня ждал адвокат в Бутырской тюрьме для ознакомления с делом (в порядке статьи 210 УПК) по обвинению заместителя министра тяжелой промышленности в присвоении крупных средств и взяточничестве. Вот так. А Мефистофелями пусть занимается Жозеф Алексеевич Гречанник.
— Саша, — негромко окликнул меня Меркулов, когда я уже был в дверях. Я обернулся. В голубых глазах Меркулова — таилась тревога. — Ну как тебе этот «Фауст»?
Я на всякий случай решил не сдаваться: — Наш Генеральный секретарь прав на сто процентов: кругом одни чокнутые.
2
Я направился было к стоянке машин, но меня осенило пойти на работу пешком — июньское утро разливалось солнцем по Москве-реке, на набережной — ни души, можно подумать, что вся Москва укатила в отпуска.