и передавать с помощью звуков эту радость другим. Конечно, зачарованный замок и полотно бытия нельзя оставлять без присмотра. Но разве Джин виновата, что Ланцелот, которому единственному суждено снять заклятье и развеять чары, так и не проехал мимо этих стен?»
Шли годы. Джин превратилась в юную прекрасную девушку, с задумчивым взглядом фиалковых глаз и роскошной копной золотистых волос. Леди из Шэлот, над которой время не имело власти, выглядела, как ее старшая сестра. Однако, в сумерках, когда чары слабели, усталость и разочарование давали о себе знать. Округлые плечи чародейки пригибались к земле, вокруг глаз залегали глубокие тени, возле рта наметилась сеточка морщин. В такие часы Леди Ш в глубоких раздумьях сидела перед волшебным зеркалом, словно вещая гладь могла подсказать ей ответ.
Однажды Леди Шэлот и Джин сидели вместе над золотым и огненным полотном ткани бытия. Вернее, за тканью следила Леди Ш, а Джин думала, что они вместе с любимой учительницей просто музицируют. Как вдруг в их нежную, изысканную мелодию вторглись тяжелые рифы профузованной гитары, сопровождаемые звуками молодого, достаточно приятного голоса.
Под самыми окнами замка, удобно устроив у стены соседнего дома усилитель с аккумулятором, стоял долговязый светловолосый парень в кожаном прикиде с заклепками и электрогитарой, по форме, напоминающей меч в камне.
— Эй, прекрати, ты нам мешаешь! — выглянув в окошко, тряхнула кудрями разгневанная Джин.
— Я не хотел никого обидеть, — примирительно отозвался возмутитель спокойствия. — Просто, услышав ваш дуэт, я понял, что в моей новой песне не хватает как раз фортепиано.
— Да с чего ты взял, что я стану с тобой играть? — возмутилась Джин, но уже не так гневно. — Да и почему ты этот жуткий грохот называешь песней?
Хотя, как истинная леди, к патлатым гитаристам в косухах и драных джинсах она относилась с пренебрежением, считая, что в музыке они смыслят не больше, чем лягушка в ядерной физике, этот юноша чем-то отличался от других. Его открытое, слегка обветренное лицо дышало отвагой и готовностью бросить вызов. Голубые глаза излучали задор, а улыбка подкупала искренностью.
— Зачем сразу ругать песню, которую ты даже не слышала? — с легкой укоризной произнес гитарист. — Пожалуйста, дослушай до конца, и, если тебе не понравится, я уйду с этой улицы и никогда не появлюсь.
— И откуда ты взялся, такой настырный? — проворчала Джин.
— Меня зовут Лэнс, — тряхнул волосами парень. — Я играю в клубе, который находится в восточной стороне нашего города. Я не знаю, каким образом оказался на этой улице. Вероятно, меня вела ваша мелодия.
— Ну, хорошо, — согласилась Джин. — Я послушаю твою песню, Лэнс. А потом ты уйдешь, поскольку мне грохот вместо музыки понравиться просто не может.
На это Лэнс улыбнулся и начал играть. Вступление и вправду больше напоминало звуки отбойного молотка, хотя и в нем чувствовался напор и стремление донести свой голос до людей, достучаться до их сердец. Когда же зазвучал голос певца, Джин ушам своим не поверила: такую песню она еще не слышала никогда. Конечно, для ее искушенного слуха мелодия могла показаться чересчур безыскусной, а в гитарное сопровождение состояло всего из нескольких гармоний. Но в этой простоте крылась огромная затаенная сила. Молодой певец рассказывал о понятных и привычных вещах, словно открывая их заново, и каждое слово, каждый звук сияли новыми или наоборот очень древними подлинными красками.
Более того, в какой-то момент Джин поймала себя на мысли, что видит золотые узоры на огненной канве. Мелодия, которую исполнял Лэнс, звучала, как одна из песен бытия. В его умелых руках струны электрогитары превращались в нити времени и судьбы. Слушая песню, Джин видела его душу, мятущуюся, полную живого тепла и непоколебимой веры в то, о чем он пел. Ей хотелось слушать еще и еще, а потом сесть за рояль и сыграть с певцом дуэтом. И неважно, что та музыка, которую она исполняла прежде, отличалась от песни, которую ей сейчас дарил Лэнс. Она точно знала, что мелодия, сплетенная из линий двух судеб, станет самым прекрасным, что она сумеет создать в жизни.
Слушала песню и чародейка из Шэлот. Не только слушала, но и смотрела на молодого певца, который, казалось, сейчас никого не замечал, кроме Джин. Впервые за полтора тысячелетия Леди Ш видела и юношу, и мир за окнами замка не сквозь грани магического зеркала, а просто в окно, и ее истекающее кровью сердце рвалось и таяло, расплавленное в горниле неземной любви.
Она узнала молодого пришельца и вспомнила его песню, так похожую на те простые, но исполненные смысла мотивы, которые звучали вокруг много веков назад.
«Неужели Он все-таки пришел? Неужели Ланцелот все-таки явился, чтобы освободить меня от моего тяжкого бремени? Быть не может, но я точно узнала его!» — шептала она, из последних сил пытаясь удержать заклятье.
Она чувствовала, как стонут камни древнего замка, как рвутся струны, как поднимается пламя, как воздушные потоки выходит из-под контроля, грозя все унести.
— Ну, как? — спросил Лэнс у Джин, когда отзвучали последние звуки. — Я готов выслушать твое решение. Если ты скажешь «нет», я уйду, и ты больше ничего обо мне не услышишь, потому, что мне незачем будет петь.
— Нет, не надо, не уходи! — буквально взмолилась Джин, отирая невольные слезы. — Я буду играть вместе с тобой.
— Скажи, хотя бы, как тебя зовут? — поинтересовался Лэнс. — Должен же я знать, чье имя писать на афишах.
— Ну, если это так принципиально, то зовут меня Джин.
— Ого! А полный вариант, случайно не Джиневра? Просто друзья зовут меня в шутку Ланцелотом. Мы же выступаем в клубе под названием «Камелот». Когда ты готова приступить к репетициям?
— Когда тебе будет удобно, — смутилась Джин. — Только у учительницы своей отпрошусь.
«Камелот». Это название, глухой дрожью отозвалось в камнях зачарованного замка Леди Шэлот, иллюзия начала распадаться, обнажая древние своды. Последним усилием чародейка удержала последние остатки колдовства, чтобы попрощаться с воспитанницей.
— Конечно, иди, дитя мое, — улыбнулась она ученице, чувствуя, как силы оставляют ее. — Более того, я тоже постараюсь чуть позже присоединиться к вашей репетиции.
— Это будет просто чудесно. Думаю, Лэнсу эта идея понравится.
«Как легко они сошлись. Словно были и в самом деле полторы тысячи лет знакомы».
Как только
