балконе мы с главой семейства продолжили наш разговор. Лукарь иногда курил, причём, судя по пепельнице на кухне, делал это в помещении, но тут надо было выйти, чтобы дети не слышали наш весьма откровенный разговор. Да и на улице необыкновенно хорошо ‒ тепло, но не жарко. Сибирь она такая, лето здесь приятное... милосердное. У нас в Ростове жестче солнце палит в это время.
‒ Чё им не хватает? ‒ возмущался я. ‒ Живут как у Христа за пазухой, промышленность им развили, море рядом, продуктами снабжают на зависть другим советским республикам.
Ленкин батя пыхнул папироской и, подумав немного, произнес:
‒ Говорил я на эту тему с одним тамошним коллегой, весной ещё. ... Много чего им не нравится. Например, ты говоришь, промышленность, а она сильно портит окружающую среду, прибалтийские республики-то маленькие. Неман, это река там у них такая, сильно загрязнен. Да и сама промышленность... им дали те производства, которых они не просили. Вот точно не помню, но вроде всего 14 млн в Литве остается из 450 млн прибыли от всех союзных предприятий. Это около трех процентов.
‒ Ну так есть же выход ‒ вывести заводы оттуда. Сразу станет экология лучше. Странные у них претензии, ‒ подумав, сказал то, что думаю, я. ‒ Хотя, опять же, денег будет еще меньше. Как им угодить?
‒ Сильно подъ.. подкол! ‒ заржал полковник. ‒ Там ещё миграция заметная для них, жалуются, что квартиры приезжим выделяются быстрее.
‒ Выделяют нуждающимся, а те, кто там живет, уже что-то имеют. Причем, когда кого-то приглашают из редких и востребованных специалистов, то, в том числе, и жильём заманивают. У нас ведь так везде делается! А миграция... Что, вообще границу закрыть предлагают? ‒ пытаюсь разобраться я.
‒ И границу закрыть требуют и право голоса дать только тем, кто там на 40-й год жил! Не вру! Яковлев дней десять назад был в Литве, ему об этом один представитель интеллигенции так и заявил.
‒ Что, уже? ‒ изумился я, припоминая порядок событий и то, что Прибалтика отвалится первой.
‒ Почему «уже»? ‒ не понял меня Лукарь. ‒ Они хотят сами всё решать.
‒ Ага, а потом вступят в НАТО, запретят говорить людям на их родном русском языке, и признают негражданами тех, кого на 40-й год не было в стране, ‒ пробормотал я.
‒ Ну, кто им в НАТО позволит...? ‒ усмехнулся полковник.
‒ А кто не позволит, если они сами всё решать будут? ‒ перебил я.
Полковник замолчал.
‒ Чё, думаешь, дальше хуже будет? ‒ уже серьезно и вполне трезво спросил он меня.
‒ Не знаю ... мне двадцать лет всего ... в голове ветер, сами понимаете, ‒ вскрываться перед полканом я не намерен.
‒ Тогда идём на кухню! Бог даст, поживём ещё, мне внуков охота понянчить! Да, получили мы в Риге по мордасам, так злее будем. Держать удар, Толя!
На следующий день я лечу в Хабаровск на сборы и акклиматизацию перед Олимпийскими играми. Федерация бокса все переиграла, и вместо Владика нам теперь предстоит подготовка в другом городе. Сижу в аэропорту в Красноярске, жду, когда объявят мой рейс, и релаксирую. Событий за лето случилось много, но не все из них важные. Я перевелся в педагогический институт, причём без потери курса. Досдам всё постепенно. Отлично прошёл и День города. С размахом и на невиданном ранее уровне! И дело не в концертах столичных звезд и костюмированном параде. Я постарался привлечь к организаторской работе как можно больше людей. А когда ты сам что-то делаешь, то и отношение к результату другое. И это соучастие во всеобщей подготовке к празднику понравилось народу больше всего ‒ отзывы были сплошь восторженные, и в прессе, и среди обывателей. А уж как Шенин остался доволен! Наш МЖК вышел на финишную прямую ‒ скоро уже дома сдавать будем, после Олимпиады. Моя квартира готова полностью, можно там и жить ‒ вода есть, свет есть. Но лифт (новый!) сломался! А этаж у меня последний. Я хоть и спортсмен, но ходить пешкодралом лень. Так что, некоторое время ещё поживу в Николаевке, но хозяйку уже предупредил, что планирую съехать. А пока я в отъезде там будут жить Илья с Ленкой. У них, так сказать, репетиция будущей семейной жизни. Машину отцу доставили, причем ни одной серьезной поломки за весь весьма не короткий путь не случилось. Даже гордость взяла за отечественный автопром. Из важного вроде всё. Хотя нет, Няма теперь живет в вольере не одна, а с кастрированным Крошем. А как я ещё мог назвать забавного ушастика, презентованного мне соседкой?
Мой тренер по боксу, Леонидович, сделать ничего не смог ‒ в состав сборной его не включили. Лечу в самолете вместе с борцом-вольником Карамчаковым Сергеем. Он чемпион СССР, призёр чемпионата мира прошлого года, обладатель Кубка мира. Спокойный парень, вроде хакас по национальности, но только что его назвали «хачиком». Некультурная тощая тётка с изможденным и усталым мужем и дочкой лет десяти была недовольна возникшим препятствием на своем пути в лице этого спортсмена наилегчайшего веса. Я думал, оскорбится парень, но Серёга что-то буркнул по-своему и пояснил мне:
‒ Даже обругать нормально не могут. «Хач» ‒ это по-армянски «крест», а «хачик», наверное, крестик. С учетом осознания христианства как важнейшей составляющей армянской нации вряд ли этим можно по-настоящему оскорбить армянина, а уже тюрка, вроде меня, вообще глупо!
Выдал он это негромко, но так, чтобы хамка, севшая позади нас, услышала.
‒ А ты знаешь, что христианство стало государственной религией впервые именно в Армении? Даже в Византии это случилось на двенадцать лет позже, ‒ поддержал беседу на религиозную тему я.
Короче, весь полет мы демонстрировали интеллектуальное превосходство над
