из Лора всю предысторию, полагаю, именно Бронвен поменяла местами мамминого… то есть ребенка Агриппины со мной, чем нанесла непоправимый ущерб сознанию милой фейри, которую я люблю всем сердцем.
Или же Бронвен намеренно вторглась в ее голову, чтобы искалечить психику и сохранить в тайне мое существование – существование шаббинско-вороньего кукушонка?
Эта мысль впервые приходит на ум, и от ее страшной логичности возникает острое желание перевернуть гору вверх дном и найти Лора с его изуродованной прорицательницей.
Я резко сажусь и так сильно сжимаю кулаки, что белеют костяшки.
– Ладно! Пошли в таверну.
– Серьезно? – Феб округляет глаза.
– Серьезно.
Он садится и потирает ладони.
– За Сиб теперь большой должок.
– Какой должок?
– Мы поспорили. Она сказала, что ты будешь прятаться вечно.
– Я не прячусь.
– Ну, дуться.
– И не дуюсь. – Феб лишь широко улыбается. – Позволь тебе напомнить, что друзья не радуются печалям друзей.
Встав с кровати, он подходит ко мне и протягивает руку.
– Ты же понимаешь, что твоя гарпия с мужским лицом – вовсе не воплощение зла?
– Даже не вздумай его защищать! Он запер меня! Врал мне! Использовал меня!
Я умалчиваю о том, что первой использовала короля воронов. Мне еще предстоит поведать друзьям о пророчестве, которое я с готовностью заглотила, не пережевывая. Впрочем, если оно не сбудется, то зачем и говорить?
При мысли о принце фейри, благодаря мне ставшем королем, внутри все вскипает. Может, в данный момент я и презираю небесного короля больше, чем земного, но Данте Реджио бросил меня после всего, что я для него сделала. Он не заслуживает и капли моего уважения. Что до любви, то ее он потерял, когда назвал меня предательницей и взглянул как на демонское отродье, жаждущее крови фейри.
Я хлопаю Феба по руке немного сильнее необходимого.
– Ненавижу мужиков. – Он патетично ахает, и я добавляю: – Всех, кроме тебя.
Друг делает вид, будто вытирает лоб рукавом. Рубашка на нем салатового цвета.
– Я уж было испугался.
– Я буду любить тебя вечно. Только не запирай меня в каменном дворце и не бросай.
Он тяжело сглатывает.
– Ты же знаешь, я взял бы тебя с собой, если мог.
Я выдергиваю свою ладонь из его руки.
– Пожалуйста, Феб! Не бросай меня здесь, умоляю! – Голос срывается, хотя глаза по-прежнему сухие.
Друг тяжко вздыхает и обнимает меня.
– Ладно. Я останусь с тобой.
– Я не…
– …не это имела в виду. Знаю. Но только это в моих силах. Если хочется сохранить конечности. А мне хочется, знаешь ли.
– Они отрастут заново.
– Не отрастут, если отрезать их железным клювом или когтем.
Я отстраняюсь и выгибаю шею, чтобы заглянуть ему в лицо.
– Лоркан или другие во́роны тебе угрожали? – спрашиваю я.
– Не лично мне, – отвечает он, и я молча стискиваю зубы. – Слушай, если ты уйдешь, то окажешь себе медвежью услугу. Говорят, в столице бунты. Многие фейри недовольны смертью Марко и возвращением воронов.
Я бросаю взгляд за окно – на океан и розовые скалы острова Шаббе вдалеке. Наверняка этот вид – часть наказания Лоркана, как и то, что мои покои соседствуют с его. К счастью, они не соединены дверью, а каменные стены не пропускают звуков, тем не менее я готова поклясться, что чувствую его присутствие по другую сторону. Даже несколько раз просыпалась посреди ночи с четким ощущением, будто из темноты за мной наблюдают его горящие желтые глаза. Впрочем, если он и заявлялся ко мне без разрешения, я его на этом пока не поймала – как и не слышала через дурацкую ментальную связь.
Мне нравится думать, что я научилась защищать разум от его вторжения, однако иллюзий я не питаю. Вряд ли мне по силам противостоять могущественному перевертышу, способному создавать бури и проникать в чужие головы. Скорее всего, Лоркану просто надоело подслушивать мои злобные мыслишки или же он слишком занят присмотром за своим пернатым угольноглазым народом. В конце концов, теперь он может вторгаться в гораздо больше голов.
Меня грубейшим образом возвращают к реальности – дергают за волосы.
– Какого подземного мира ты творишь, Феб?!
– Расчесываю гнездо на твоей голове, пока в него не сел какой-нибудь ворон. Ну, не вертись! – говорит он и вновь дергает.
– Чем ты расчесываешь? Граблями?
– Нет, хотя идея хорошая. Надо бы у Лоркана попросить. У тебя хоть и короткие волосы, но до нелепого густые.
Я поворачиваюсь, оставляя клок волос в неведомом инструменте пыток, которым орудует Феб.
– Нет! Ничего ты не будешь просить у Лоркана! Нельзя ничего задолжать этому существу!
Феб достаточно умен, чтобы не пытаться меня остудить. Наконец оставив в покое мой скальп, он подходит к гроту, переделанному в гардеробную комнату.
– Так, что наденем?
– Я не намерена переодеваться.
– Пиколина, ты уже три дня носишь одежду Джии, нужно найти тебе…
– Я не надену ничего из этого. Не знаю даже, кому все это принадлежит.
– Тебе! Лоркан велел… – Феб замолкает, словно испугавшись моего гневного взгляда, и поправляется: – Гарпия с лицом мужчины велел сшить все это специально для тебя.
Я вздергиваю подбородок.
– Тем более не надену!
Друг вздыхает.
– Ну, хотя бы сбрызни себя духами: от тебя воняет как от протухшей раковины моллюска. – Я злобно прищуриваюсь, и он добавляет: – Впрочем, наверняка вороны оценят запах. Слышал, они обожают моллюсков.
Я жду, когда его губы расплывутся в улыбке, давая понять, что сказанное – шутка, однако Феб выглядит тревожно серьезным, поэтому я направляюсь в ванную комнату, прилегающую к моим покоям и которую я отказываюсь оценивать по достоинству. Каждый раз, когда внутри проступает хотя бы намек на восхищение, я давлю его на корню.
Просматриваю ряд склянок с ароматическими маслами на полке, отталкивая бруски мыла с сушеными травами и цветками, которые напоминают мне те, что варила на продажу нонна. Когда я открываю одну из склянок, сердце щемит от тоски по женщине, которая растила меня как родную, хотя я ей совсем чужая. Мне ужасно совестно за то, как мы расстались, и отчаянно хочется упасть в ее объятия. Прижмет ли она меня к груди в ответ или оттолкнет?
Капнув масло на запястье, я нюхаю одежду: действительно ли от меня несет тухлой ракушкой? Нет. Вот засранец!
Феб наверняка пытался обманом заставить меня переодеться. Вот только надень я подаренный наряд – это будет расценено как предложение перемирия, а я готова предложить этому мужчине-ворону перемирие только тогда, когда он предложит мне свободу.
Закупорив склянку с маслом, я возвращаюсь в спальню. Феб рассматривает фреску, которую я отказываюсь считать красивой.
– Я готова.
– К чему?
