Кофе, никотин и другие стимуляторы – это, по сути, допинг, благодаря которому мы можем идти к своим естественным эволюционным целям более упругим шагом, не жертвуя при этом ни своими физическими возможностями, ни способностью адекватно воспринимать реальность{1}. Наша склонность к токсическим психотропным веществам, прежде всего алкоголю, – вот что поразительно. Едва попав в кровоток, токсические вещества начинают вредить нам, замедляя рефлексы, притупляя восприятие и мешая сосредоточиться. Дело в том, что они прежде всего поражают префронтальную кору головного мозга, наш центр когнитивного контроля и целенаправленного поведения. Таким образом, интоксикация в том смысле, в котором данное понятие используется в этой книге, включает не только серьезные с юридической точки зрения состояния опьянения, но и легкий приятный шум в голове после первой пары глотков вина. Какой бы безобидной ни казалась легкая социально приемлемая нетрезвость, даже она подрывает способность, которая, пожалуй, и делает нас людьми, – способность осмысленно управлять своим поведением, не отвлекаться от стоящей перед нами задачи и сохранять четкое самосознание.
Именно префронтальной коре головного мозга человек как биологический вид обязан своим успехом, поэтому употребление любого количества спиртного или другого токсичного вещества представляется полнейшей глупостью. Префронтальная кора достигает полного развития значительно позже 20 лет, это физиологически дорогостоящая часть мозга, созревающая последней. Поэтому странно, что обычный способ отпраздновать совершеннолетие – это одурманить ее химическим воздействием. Потенциальные издержки ослабления наших когнитивных способностей колоссальны, выигрыш как будто отсутствует. Почему же людям, несмотря ни на что, нравится себя отравлять? Почему трудоемкое превращение питательного зерна и вкусных фруктов в горькие нейротоксины малой концентрации или собирание одурманивающих растений в своем биоме – повсеместная практика, независимо от культуры и географии?
Нас поразительно мало занимает тот факт, что на протяжении тысячелетий одной из главных точек приложения человеческой изобретательности и целенаправленных усилий был вопрос о том, как бы напиться. Даже малочисленные человеческие сообщества, которым постоянно грозит голод, готовы выделять существенную часть ценного зерна или плодов на производство алкоголя. Племена, населявшие территорию Мексики до колонизации, преодолевали огромные расстояния, чтобы изготавливать спиртной напиток из плодов кактуса в краткие периоды созревания, – и это была единственная известная им форма организованной сельскохозяйственной деятельности. Переселенцы, изведя весь свой запас алкоголя, в отчаянии сбраживали обувную кожу, траву, местных насекомых – все что угодно. Кочевники Центральной Азии, почти не имевшие возможности раздобыть крахмал или сахар, дошли до изготовления спиртного из забродившего кобыльего молока. Представители современных обществ тратят устрашающе большую долю семейного бюджета на алкоголь и другие токсические вещества. Даже в государствах, где действует сухой закон, огромное число людей расплачиваются мучительной смертью за попытки захмелеть, употребляя чистящие средства или парфюмерию.
Редкие культуры, не производящие алкоголь, в обязательном порядке заменяют его другими одурманивающими веществами, скажем кавой[2], пропитанным галлюциногеном табаком или марихуаной. Если в биоме, где обитает традиционное общество, имеется хотя бы что-нибудь с психотропными свойствами, можно не сомневаться – местные жители используют этот источник кайфа тысячелетиями. Как правило, такое зелье имеет ужасный вкус и чудовищные побочные эффекты. Например, аяуаска, галлюциногенный отвар из растущей в Амазонии лианы, невыносимо горька на вкус и неизбежно вызывает жестокую диарею и рвоту. В некоторых племенах Южной Америки даже лижут ядовитых жаб. Повсюду в мире, где бы ни жили люди, они делают отвратительные вещи, платят немыслимую цену и тратят несуразно много ресурсов и усилий с одной-единственной целью – словить кайф{2}. Стремление к дурману настолько значимо для человеческого существования, что предложение археолога Патрика Макговерна переименовать наш вид в Homo imbibens («человек пьющий») лишь отчасти может показаться шуткой{3}.
Желание изменить состояние сознания имеет древние корни, которые можно проследить вплоть до истоков цивилизации{4}. На раскопках в восточной Турции найдены остатки, как удалось установить, пивоваренных чанов с изображениями сцен веселья и танцев – этим предметам около 12 000 лет. Следовательно, люди собирались вместе, сбраживали зерно или виноград, музицировали и в конце концов напивались вдрызг еще до того, как создали сельское хозяйство. Археологи даже высказывают предположения, что различные виды спиртного были не просто побочным продуктом изобретения земледелия, а, напротив, стимулом этого открытия: первые земледельцы жаждали пива, а не хлеба{5}. Неслучайно древнейшие, связанные с человеком археологические находки по всему миру обязательно включают огромное количество специальных, сложной формы сосудов, предназначавшихся исключительно для производства и потребления пива и вина.
В шумерских мифах само происхождение человеческой цивилизации тесно переплетается с возлияниями (и продолжительным сексом). В эпосе о Гильгамеше (около 2000 г. до н. э.) – вероятно, древнейшем дошедшем до нас литературном памятнике – дикаря Энкиду, бродившего со зверями, приручает и делает человеком храмовая блудница. Прежде чем предложить ему целую неделю умопомрачительного секса, она насыщает его с помощью двух важнейших основ цивилизации – хлеба и вина. Ему особенно приходится по вкусу пиво: выпив семь кувшинов, Энкиду «становится общительным и поет в веселье»{6}. Древние арии, переселившиеся где-то между 1600 и 1200 гг. до н. э. из степей Центральной Азии на Индийский субконтинент, основали свою религиозную систему на идее таинственного опьяняющего напитка – сомы. В научной среде не утихают ожесточенные споры о том, что же представляла собой сома. Согласно теории, преобладающей в настоящее время, это была жидкость из галлюциногенного мухомора{7}. Очевидно, что это средство обладало невероятной силой. Вот что говорит бог Индра в гимне из «Ригведы» (созданном примерно в 1200 г. до н. э.), когда сома ударяет ему в голову и его мысли начинают нестись, лишая его рассудка, но и наполняя мощью, способной сокрушить Вселенную:
Пять племен для меня не более, чем соринка в глазу.
Или не пил я сому?
Обе половины мира не равны одному моему крылу.
Или не пил я сому?
В величии своем я попираю небо и великую землю.
Или не пил я сому?
Да, я помещу землю здесь или же тут.
Или не пил я сому?
Я громко сотрясу землю в этом месте или же в другом.
Или не пил я сому?
Одно мое крыло в небесах, другое свисает вниз.
Или не пил я сому?
Я велик, велик! Лечу к облакам.
Или не пил я сому?{8}
Почему один из главнейших ведических богов мыслился не просто набравшимся сверх всякой меры, но буквально черпающим свою силу из сока чудесного гриба? Это тем более поразительно, что реальный наркотик, о котором идет речь, скорее сделает вас недвижимым и беспомощным, сузит зрачки и отключит координацию движений, и вы вряд ли будете способны «громко сотрясти землю». Разве не разумнее было бы изобразить Индру отдающим должное основательной трапезе и питательному молоку перед тем, как тронуться в путь, чтобы завоевать Вселенную или сокрушить врагов?
Научный подход к оценке поведения человека обладает огромным преимуществом – он позволяет выявлять глубокие тайны человеческого существования, которые иначе остались бы незаметными, хотя и находятся у всех на виду. Если начать глубоко и системно мыслить о древности, повсеместности и мощи нашей страсти к опьянению, привычное представление о ней как о своего рода эволюционной случайности станет сложно принимать всерьез. Цена опьянения огромна, и, казалось бы, генетическая эволюция должна была бы действовать таким образом, чтобы как можно быстрее удалять случайно возникшую тягу к алкоголю из нашей системы мотивации. Если так вышло, что этанол взламывает наши неврологические замки на пути к удовольствию, эволюция должна была бы «вызвать слесаря», чтобы решить эту проблему. Если бы наша тяга к выпивке была «эволюционным похмельем», эволюции следовало бы давным-давно прибегнуть к аспирину. Она этого не сделала, и объяснение причин этого представляет не только научный интерес. Не понимая эволюционной динамики потребления психоактивных веществ, невозможно ясно или эффективно рассматривать вопрос о том, какую роль они могут или должны играть в нашей сегодняшней жизни.
Об истории алкоголя и других
