значит, что сяду на самолет. Пока нет. Не так. Я попробую убедить Криса отложить поездку.
Я несусь через холл, не замечая ничего вокруг, и влетаю в лифт. Двери закрываются, и меня вдруг охватывает непонятная, нелепая нервозность перед встречей с ним. Глупость какая-то. Это же Крис. У меня нет причин нервничать. Я люблю его. Люблю так, как никогда никого не любила. И все же подъем на двенадцатый этаж мучителен, и я жалею, что не спросила у консьержа, дома ли Крис.
– Пожалуйста, будь дома, – шепчу я, приближаясь к месту назначения. – Пожалуйста, будь дома.
Лифт дзинькает, и двери разъезжаются. С минуту я просто гляжу застывшим взглядом в пустое пространство перед входом в нашу квартиру. Наша квартира. Но останется ли она нашей, если я не поеду с ним в Париж? Только на прошлой неделе он отгородился от меня, оттолкнул из-за потери Дилана, парнишки, умершего от рака, вместо того чтобы позволить помочь ему пережить эту боль. Он заставил меня почувствовать, что мой «дом» с ним – это нечто непостоянное. Он поклялся, что это больше никогда не повторится, что никогда в будущем я не почувствую себя ни брошенной, ни потерянной. Но будущее – вот оно, и я уже чувствую себя такой.
Потерянной без него.
– Крис, – зову я, входя в холл, но ответом мне лишь тишина. Два шага в глубь квартиры, и внутри у меня такая же пустота, как и всегда. Его нет. Он уехал.
Я медленно поворачиваюсь в сторону гостиной с окнами от пола до потолка, где над городом занимается рассвет. Воспоминания затопляют меня, столько воспоминаний о нас с Крисом в этой комнате. Я ощущаю его запах, даже его вкус. Чувствую его. Мне очень надо почувствовать его.
Включив неяркий свет, я цепляюсь взглядом за что-то, прилепленное к окну. Это приклеенная записка, и в груди у меня сжимается, когда я понимаю, что это то самое место, где Крис когда-то занимался со мной любовью и заставил меня ощутить жар и страсть и, да, страх упасть. И я таки упала. В него.
Я спускаюсь по ступенькам, пересекаю комнату и отрываю записку от окна.
«Сара! Наш рейс в девять. Тебе надо быть в аэропорту на час раньше, чтобы пройти досмотр, и у оформления международного багажа строго ограниченное время. Полет долгий. Оденься удобно. Джейкоб будет внизу в семь, чтобы отвезти тебя. ЕСЛИ ты решишь ехать. Крис».
Ни «я люблю тебя». Ни «пожалуйста, приезжай».
Впрочем, ничего удивительного. Это же Крис, и пусть я не знаю всех его секретов, я знаю его самого. Знаю, что это одна из его проверок. Знаю, что ему нужно, чтобы это было мое решение, принятое мною самой, а не под влиянием его слов. Поэтому его здесь и нет.
Неожиданно меня осеняет: я знаю это. Знаю, что он думает. Знаю его. Эти мысли успокаивают. Со всех сторон, которые важны, которые имеют значение, я его знаю.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на часы слева от входа в кухню, и натужно сглатываю. Сейчас почти шесть. У меня есть час, чтобы решить, уезжаю ли я из страны с Крисом, и собрать вещи.
Я опускаюсь на пол и прислоняюсь к тому самому окну, к которому прислонялась в ту первую ночь, когда он привел меня сюда. Я обессилена и чувствую себя такой же голой и незащищенной, как и тогда.
Один час. У меня один час, чтобы добраться до аэропорта, если решу ехать. Джинсы мои грязные от того, что я каталась по земле, когда сумасшедшая пыталась убить меня, а волосы кажутся длинным темным занавесом, таким же тяжелым, как и мои мысли. Мне надо принять душ. Мне надо поспать.
Мне надо немедленно принять решение о том, что я буду делать.
Одетая в мягкий спортивный костюм из черного бархата, с сумкой через плечо, я смотрю на выход с надписью «Сан-Франциско – Даллас – Париж».
Я приехала. У меня на плече сумка. У меня посадочный талон. Я делаю судорожный вдох и чувствую, что мне трудно дышать, что прежде бывало со мной только дважды. Один раз, когда мне сказали, что мама умерла от сердечного приступа, а второй, когда я была у Ребекки на складе и погас свет. Почему это происходит со мной сейчас, не знаю. Просто чувствую, что совершенно не владею собой.
По селектору называют мое имя. Пора идти на посадку.
Кое-как делаю шаг вперед и поднимаю руку, давая дежурной знать, что я здесь. Вручаю свой билет, почти не видя ее, и сиплым голосом отвечаю на вопросы, которые через две секунды уже не помню. Мне надо срочно привести дыхание в норму, пока не лишилась чувств; я определенно на грани обморока. Ненавижу в себе эту слабость. Когда же я, наконец, перестану быть слабой?
Колени мои дрожат, когда я вешаю на плечо свою сумку от Луи Виттона, которую Крис купил, когда мы ездили в Напу навестить его крестных родителей.
Я тащусь по пандусу, заворачиваю за угол, и сердце мое екает в груди. Крис стоит у дверей в самолет, дожидаясь меня, и выглядит таким мужественным и совершенно неотразимым в своих джинсах, синей майке и байкерских ботинках. С однодневной щетиной и восхитительно взъерошенными длинными белокурыми волосами он – само совершенство и суровая красота. И все остальное, кроме него, меркнет, и все в моем мире вновь встает на свои места.
И вот я уже бегу к нему, а он встречает меня на полпути и заключает в теплые, сильные объятия. Его привычный, пряный, такой земной запах окутывает меня как облако, проникает внутрь, и я снова живая, дышу свободно, под ногами у меня твердая почва, и в душе не осталось никаких сомнений. Мое место там, где Крис.
Я обвиваю его руками и прижимаюсь к твердому телу. Его рот завладевает моим, и этот его вкус, острый и мужской, затопляет меня с головы до ног. Я дома. Я дома, потому что с ним. И я целую его, как в последний раз, словно умираю от жажды, а он единственный, кто может ее утолить. И я верю, что так оно и есть. Он всегда был ответом на вопрос, чего не хватает в моей жизни, еще даже до того, как я встретила его.
Он отрывает рот от моего рта, и я хочу притянуть его назад. Вкусить еще немножко. Я вновь тяжело дышу, но теперь от эмоций,
