двигателе или лазерной пушки со спутниковым наведением. Будут с голоду дохнуть, а не предложат! Ведь в Уругвае или Панаме живут куда хуже, чем в России… А ничего такого пока не придумали. Да и вряд ли придумают.
— Все дело в их образовании, — заметила Пепин, которая до этого беззвучно стояла у него за спиной, — В России каждый второй — инженер. И инженеры эти там ничего не стоят. Вот они и пытаются на Западе заработать. Вы знаете, что у русских книги в квартирах стоят. Квартирки как кроличьи клетки, и все заставлены книгами. Даже те, которые уже прочли много лет назад. Зачем они их хранят? Перечитывают, что ли… — она вздохнула и добавила не без грусти, — Кошмарная нация.
— Это точно. Самая кошмарная после китайцев, — согласился Майкл, который в своем огромном доме хранил лишь три журнала «Плей бой», да и те в баке для грязного белья, чтобы не смущать приходящую домработницу.
— А с этим что делать? — Давид кивнул на монитор, на котором застыла красно-белое объявление от пока неизвестного продавца, размещенное на одном из самых труднодоступных сайтов по продаже оружия и прочего барахла, которое так угрожает демократии Соединенных Штатов. Давиду не была интересна дискуссия начальника и его секретарши. Ему хотелось снова погрузиться с головой в компьютерный мир, откуда его заставил вынырнуть разговор с шефом.
— Установи личность продавца, если сможешь. Или хотя бы компьютер, с которого послали сообщение. Потом я напишу отчет и перешлю его в отдел… — тут Макл задумался о причине, по которой он решил сообщить Давиду и Пепин о своих дальнейших действиях и быстро пришел к выводу, что это духи на платке. Они замутили его рассудок. Ни сотруднику отдела, ни секретарше не полагалось знать, что будет с информацией, которую они только что раскопали.
«Наверное, старею…» — подумал начальник отдела компьютерных коммуникаций и снова с наслаждением вдохнул пьянящий аромат духов Пепин.
***
Игорь Сергеевич Иосифов — заведующий лабораторией вирусологии отнял руки от посеревшего лица и спросил Ветлеева:
— Ты уверен?
— Игорь! Да мы с Ленкой все перерыли. Мы весь этаж языком вылизали.
— Ну, этаж вылизывать смысла не было. Кому придет в голову переносить пробирку из одной лаборатории в другую. Да еще такую пробирку. Если уж в руки брать, то с целью, — тихо пробормотал завлаб, — А ящик для транспортировки на месте?
— На месте, мать его, — Ватлеев сунул руки в карманы. Уж слишком тряслись. Как при лихорадке. И лоб вспотел. Может и правда лихорадка на нервной почве. А может вирус уже гуляет по институту…
— Я пытаюсь сообразить… — Игорь Сергеевич закрыл глаза и забормотал еле различимо, — Если вирус не в холодильнике и не в ящике для транспортировки, значит, его при выносе нагрели. Значит, он активирован, и, если нечаянно открыть или разбить пробирку вирус вылетит на свободу.
— И первым заразит ту сволочь, у которой хватило наглости его вынести! — злорадно процедил Ватлеев, — Я ему не завидую. Страшная будет у него смерть. Не проживет и суток.
Тут он озабоченно потрогал лоб и уставился на завлаба:
— Игорь, а ты как себя чувствуешь?
Тот вздохнул и поднял на него мутные от горя глаза:
— Ватлеев, ты спятил? У меня украли вирус, стоимость которого равна стоимости этого института со всеми его сотрудниками, если их продать в рабство по самой высокой цене. Какой-то мудила вытащил этот вирус из холодильника и понес в лето! И еще я думаю, что будет, если он откроет или разобьет пробирку? Успеем ли мы создать антивирус, который до сих пор у нас создать не получилось. Ведь если сегодня вирус вырвется на свободу у нас, в Москве, то, по приблизительным расчетам, в следующую среду люди начнут умирать уже в Новосибирске. И ты меня спрашиваешь, как я себя чувствую?
— Ну, ты не кипятись, — Ватлеев смутился, — Я не в том смысле. Ты себя здоровым чувствуешь?
— А ты? — завлаб резко поднял голову и внимательно посмотрел на своего соратника по производству всякой биологической гадости, — Ты чувствуешь, что…
Он не решился закончить вопрос.
— Да, подожди ты! — окончательно смутился Ватлеев, — Ничего я такого пока не чувствую. Так, озноб, пот вон… — он неловко хохотнул и зачем-то ткнул себя пальцем в лоб.
— Если начнут кровоточить десна, на работу не приходи, — на всякий случай напомнил завлаб, — И вообще, лучше сразу сигай из окна. Ты на каком этаже живешь?
— На третьем.
— Тогда даже не знаю, что тебе посоветовать…
— Ты думаешь, смерть от этого вируса… — у Ватлеева предательски дрогнул голос, а во рту он тут же почувствовал привкус железа.
— Сначала лихорадка, потом кровоточат десны, начинают выпадать зубы, идет разрушение всех тканей. К концу второго дня от человека остается окровавленный скелет и лужа крови на полу. Зрелище не для слабонервных.
— Знаешь, мне, пожалуй, уже лучше… — перспектива такого конца настолько не вдохновила мнительного Ватлеева, что он действительно неожиданно почувствовал себя абсолютно здоровым, — В милицию звонить?
— Ага, в районное отделение! — усмехнулся Иосифов, — Я уж сам как-нибудь, по старым связям. Боюсь, одной милицией тут не обойдется.
***
— Ты соображаешь, что сейчас начнется?! И это за неделю до совета акционеров. Ни месяц назад, ни спустя месяц, а именно сегодня тебе вздумалось припереться с этим ко мне в кабинет! Да меня же распнут! Вот как пить дать распнут. Ванька чего-то подобного уже полгода дожидается, — Тимофей посмотрел на Рубцова глазами голодного бассета и горестно, протяжно вздохнул. Потом он встал из-за огромного стеклянного стола, выполненного в стиле хай-тэк и занимающего добрую половину кабинета, мельком взглянул на нечто невразумительное, висящее в рамке на стене и изображающее полотно какого-то очень модного художника из «непонятых массами», так же мимолетно поморщился и глянул на Рубцова еще раз, с надеждой, — А ты уверен?
В голосе его сочилась жалость к самому себе.
Тимофею Петровичу Тарасову было 33 года от роду. Он уже полгода занимал пост президента компании «Ювертрест» и вот уже полгода страшился только одного, что с должности этой его снимут. Раньше он слыл неисправимым повесой и ловеласом, завсегдатаем модных московских, питерских и даже лондонских вечеринок, раз в три месяца устраивал себе римские каникулы, раз в два месяца собирался жениться и столько же раз в месяц передумывал, а теперь вот изменился и на дружеский взгляд Рубцова не в лучшую сторону. Теперь он напоминал ему стареющего лиса, забившегося в нору и трясущегося от страха в ожидании открытия осеннего охотничьего сезона. Впрочем, охоту на него уже давно открыли. Если быть точным,
