Книга наузниковАнна проснулась от какого-то странного чувства. Ноющего. Будоражащего. Чувства, которое она не могла точно описать. Девочка попыталась было его удержать, чтобы лучше понять, но оно уже прошло. Сон? Но ей не снились сны.
Анна подняла глаза на висящего над ее кроватью ловца снов. Эту своеобразную интерпретацию ведьминой лестницы – кусок бечевки с несколькими узлами – тетя подвесила к потолку три года назад, чтобы девочка перестала видеть сны. Каждый узелок на бечевке означает пойманное ловцом сновидение. Пока узелки развязывались, превращая ловца снов в простой длинный шнур, Анна широко зевнула, усталость навалилась на нее тяжким грузом. Она вновь не выспалась. Впрочем, она никогда не высыпалась. Девочке не нужно было смотреть на часы, чтобы узнать точное время. Ей нужно было лишь немного подождать.
Вскоре раздался стук в дверь. Это происходило каждое утро в одно и то же время – ровно в половине седьмого. Первый стежок в их ежедневной рутине. Стежок, другой.
– Анна!
– Иду, тетя.
– Кто рано встает, тому Бог подает, но кто встает раньше всех, справится и без Божьей помощи.
Я в курсе, потому что ты повторяешь это каж-до-е утро.
– Иду, – отозвалась Анна, стараясь придать своему голосу как можно более веселый тон, чтобы почувствовать себя более веселой и живой.
Книга, которую девочка читала перед сном, все еще лежала поверх одеяла – только чтением она могла заполнить пустоту ночных часов. Анна отодвинула книгу в сторону и поднялась с кровати. Ступая мягко, словно кошка, она подошла к дверям в другом конце комнаты, распахнула их настежь и вышла на маленький балкон в задней части дома. С балкона ей открылся привычный вид на лондонский пригород: вдалеке – серая стена вместо неба, чуть ближе – плотно прижатые друг к другу крыши и темно-кирпичные дома, словно кусочки лоскутного одеяла, сшитые между собой усталой зеленью деревьев. Никакого движения в молчаливых палисадниках – лишь аккуратно подстриженные газоны и скульптурные цветочные клумбы. Анне было отчетливо слышно, как у соседей журчал маленький фонтанчик.
Девочка вдохнула свежий ветер и подумала – или, возможно, ей только почудилось, – что в воздухе пахнет переменами: дымом, осенью и Селеной[3]. Прежде чем Анна успела это осознать, ее губы тронула улыбка.
Еще три дня.
Еще три дня до ее дня рождения и до приезда Селены. Как-то вечером несколько дней назад они с тетей, как обычно, молча сидели в гостиной за вышиванием, и вдруг как ни в чем не бывало тетя объявила:
– На твой день рождения мы ожидаем гостей.
Сердце Анны сжалось от страха, а мысли яростно устремились к наузникам. Они придут и устроят мне праздничный допрос? Но затем тетя уточнила, что к ним приедет Селена вместе со своей дочерью. Анна тихонько кивнула, но новость была для нее настолько неожиданной и так взволновала девочку, что последние стежки вышивки получились крайне неаккуратными, они торчали во все стороны и были неровными, как удары ее сердца. Пришлось распороть их и вышить заново, прежде чем тетя разрешила ей закончить работу.
Селена не навещала их годами, и последний ее визит едва ли можно было назвать удачным. Она была давним другом семьи, поскольку училась в одной школе вместе с тетей и матерью Анны. Во время учебы троица была неразлучной – по крайней мере, так они говорили, – хотя Анне с трудом верилось в то, что ее тетя и Селена когда-то были друзьями. Во время своих кратких и довольно взрывоопасных визитов Селена, казалось, едва выносила присутствие тети в одной с ней комнате. Но для Анны, чья повседневная жизнь была довольно скучной, Селена была чудесным опьяняющим глотком свежего воздуха; цветной лентой на однотонной простой бечевке; ярким ключом в другой мир. Она была прямой противоположностью тете: полная жизни, полная радости, Селена обожала всякие игры, шутки и вообще привыкла наслаждаться каждым прожитым днем; искусительница, красотка, ведьма. Такая же ведьма, какими были они с тетей, и одновременно совершенно на них непохожая. И конечно, Селена не была наузником.
Анна вернулась в свою комнату. Она разгладила простыни, застелила кровать, надела тапочки и домашнее платье, взяла с прикроватной тумбочки свой науз и сунула в карман. Встав перед зеркалом, она привела волосы в порядок. Анне всегда казалось, что ей как будто чего-то не хватает, и она особенно отчетливо ощущала это всякий раз, когда смотрелась в зеркало – словно она была не совсем там и не совсем целиком, – откуда на нее запавшими выцветшими глазами глядела смертельно бледная девочка со спутанными рыжеватыми волосами и прыщом на подбородке, который медленно, но верно увеличивался в размерах. Что теперь подумает обо мне Селена?
– АННА!
– Иду!
Она поспешила вниз по лестнице, затягивая один из узлов на своей нити, пока не почувствовала, что ее возбуждение слабеет. Если тетя что-то унюхает, то непременно – просто из вредности – отменит визит Селены. В полном молчании Анна вместе с тетей сначала приготовила, а затем съела свой завтрак. Тосты с копченой рыбой. Порция была совсем маленькой, и Анна не наелась. Впрочем, она вечно была голодной. Тетя тем временем просматривала на планшете заголовки новостей, методично стуча по экрану пальцами: «Экономика Великобритании сильно просела из-за угроз премьер-министра „откатиться назад“», «Рабочие места у молодых британцев отбирают мигранты?», «Сексуальные домогательства на работе вызывают депрессию».
Тук-тук-тук – стук пальцев по экрану планшета был похож на тиканье метронома. При этом выражение продолговатого надменного лица тети оставалось нейтральным. Она умела придавать своему лицу нужное выражение – спокойное и вежливое в общении с миром. Но Анна знала, насколько напряженным подчас становилось ее лицо – вот-вот кожа треснет!
– Ты, случайно, не знаешь, где наши кухонные часы? – спросила тетя, не поднимая глаз.
