Хлопнув на прощанье дверями, автобус уехал, оставив его одного.
«Что же делать?» Еще не отойдя от испытанного унижения, Карнаухов отчаянно замахал портфелем в сторонку приближающегося автомобиля. Возмущенно мявкнув клаксоном, машина объехала его по дуге, умчалась. И в обычные дни на этой трассе не наблюдалось интенсивного движения, а уж сегодня, когда многие водители не смогли завести своих железных коней.
«Что же делать? Прежде всего успокоиться, осмотреться. Найти пути решения проблемы. Я же ученый, в конце концов! Где-то в портфеле были сигареты. Покурю — говорят, способствует».
Начинающими леденеть пальцами, Карнаухов с четвертой попытки зажег спичку, прикурил. Закрыв глаза, с силой выдохнул дым, стараясь успокоиться. «Наплевать, наплевать мне на эту противную бабу! Ее, наверное, Бог обидел, вот и кидается на всех подряд. Однако, слишком много несуразностей в один день. Ничего, вот доберусь до дома — и все наладится. Они меня уже заждались, наверное, мои Ларочка с Никиткой». Воспоминание о родных людях помогло, Юрий Геннадьевич немного успокоился, начал оглядываться по сторонам, продолжая неумело затягиваться дымом. В принципе, ему еще повезло — километрах в двух виднелась следующая остановка автобуса. Отгоняя от себя досаду, Карнаухов энергично зашагал к обретенной цели. Когда он прошел примерно половину пути, сзади послышался шум автобуса. Стараясь разглядеть в подступивших сумерках номер маршрута, Юрий Геннадьевич отчаянно замахал руками. Автобус пронесся мимо, обдав гарью. Вздохнув, Карнаухов зашагал дальше. Отвыкший за последние годы от физических упражнений, он жадно вдыхал ртом ледяной воздух. За то время, пока он добирался до цели, успело стемнеть, лес по обеим сторонам дороги казался сплошной стеной, нависал над одиноким человеком. Впрочем, еще метров через пятьсот виднелся просвет, дорога, идущая перпендикулярно трассе. Редкие фонари почти не освещали местность, и, если бы не полная луна, задача человека еще более усложнилась.
«И сколько я буду здесь ждать? Когда придет следующий автобус? И пустят ли вообще меня в него без денег? Глупо как получилось с телефоном, — думал он, подпрыгивая на месте, — сейчас позвонил бы Ларисе, она бы что ни будь придумала. Телефон! А вдруг за поворотом — жилье. В конце концов, я в черте города, не в тайге. Постучусь и попрошу позвонить Ларисе. Мороз крепчает».
Энергично растирая нос, Карнаухов отправился к новой цели, проклиная портфель. Перчатки он никогда не носил, приходилось перекладывать ношу из рук в руки, но они все равно начинали терять чувствительность.
За поворотом действительно обнаружилось жилье, пройти до виднеющихся в лунном свете домиков надо было всего ничего. Правда, ни одно окно в избах почему-то не горело. Воспрянув духом, Юрий Геннадьевич отправился к островкам цивилизации. Когда до ближайшего, скрытого за высоким забором домика, оставалось не более десятка шагов, из проулка вывернула стая. Сначала показалось, что собак не менее дюжины, но когда прошел первый испуг, Карнаухов насчитал пять особей. Пять! Хватило бы и одной, чтобы внушить ему животный ужас — серьезно покусанный в детстве бешеным псом, он и к зрелым годам не смог избавиться от иррационального страха перед друзьями человека. Застыв на месте, кандидат наук закричал, косясь на остановившуюся стаю:
— Люди! Лю-юди, помогите! Есть кто живой?
Ответа не было. Ни одна дверь не скрипнула, никто не вышел на его хриплый окрик.
— На помощь!
Собрав все свое мужество, Карнаухов сделал несколько шагов вперед. Стоящий впереди остальных крупный пес оскалил клыки, прижал уши к голове.
— Помогите! — крик получился слабым, безвольным.
Когда стая, вслед за вожаком, двинулась вперед, Юрий Геннадьевич не выдержал. Отшвырнув портфель, он помчался обратно в сторону трассы, не помня себя от ужаса, леденея в ожидании впивающихся в тело клыков. Гонка вслепую не могла закончиться благополучно — нога неожиданно подвернулась, он грохнулся во весь рост, потерял сознание.
Спустя неизвестное количество времени Карнаухов очнулся от боли в левой ступне. Лицо залепил снег, очки разбились при падении, но главное — он не чувствовал кистей, не мог даже пошевелить пальцами. Рукавом пальто человек осторожно очистил лицо, всмотрелся в темноту, пытаясь хотя бы сориентироваться в пространстве. Прислушался. Собак поблизости не было. Где то впереди раздался шум проезжающего автомобиля. «Дорога! Я должен добраться до дороги!» С отчаяньем в душе Карнаухов осознал, что уход от трассы был ошибкой. «Добреду, а там пусть хоть давят меня. Все лучше, чем от холода загибаться». Но сначала надо было встать. Оперевшись на локти, он стал подтягивать сначала одно, потом другое колено, вскрикнув от боли при неудачном движении. Определенно, левая стопа была вывихнута. На вопль его никто не отреагировал, вокруг стояла тишина, как в любимых с детства рассказах Джека Лондона. Белое Безмолвие, да. «Но это же невероятная дикость! Я в черте города — миллионника, вокруг двадцать первый век с его интернетом и научными достижениями. Бред!» Карнаухов постарался принять вертикальное положение, балансируя на корточках и постепенно выпрямляясь. Как только он попытался ступить на поврежденную ногу, тело пронзила боль, он вскрикнул и, сделав неловкое движение, опять повалился на снег. На глазах выступили слезы отчаяния. Придется ползти на четвереньках. Попробовал опираться на кисти рук — если перемещаться достаточно быстро, они какое-то время удерживали тело. Уже не сдерживая глухих рыданий, человек пополз в сторону трассы, яростно надеясь, что направление определено правильно, что шум автомобиля послышался именно с той стороны. Прополз метров десять и остановился, отдыхая. «Сколько метров до дороги? Какое расстояние я пробежал, прежде чем упасть? Положим, не менее трехсот метров осталось. Не хнычь! Тебя ждут Лариса и Никита. Ты должен ползти, осталась ерунда какая-то. Вспомни Маресьева! Тебе еще повезло, что ты передвигаешься по относительно ровной дороге, а не тонешь в лесных сугробах. Вперед!». Он пополз, кусая до крови губы, периодически вскрикивая от боли в ноге, ощущая, как, несмотря на заливавший глаза пот, холод пробирается все глубже, и скоро схватит его мертвящей рукой за горло. Рука, нога, рука, нога. Как в детстве, беспечальной и веселой поре жизни, ценность которой понимаешь, только став взрослым. Правая рука подогнулась, Карнаухов снова ткнулся лицом в снег. Кажется, нос разбил, губы ощутили кровяной вкус. Нога, рука, нога, рука. Дыхание сбоило, щеки совсем потеряли чувствительность. Внезапно стильно захотелось пить, и он, наклонившись, хватанул губами, зубами зернистую ледяную массу. И снова вперед. Вскоре он начал падать все чаще, силы иссякали. Передвигаясь уже на остатках морально — волевых, извлекаемых из неожиданных для него самого глубин, он сквозь шум крови в ушах уловил звук проехавшего буквально в десяти шагах перед ним автомобиля. «Осталось чуть… Давай, сжигай последние резервы…Ларочка,
