наконец-то наступил этот счастливый день, когда я снова могу прикоснуться к прекрасному. Как же долго я страдал и мучился в разлуке. Моя маленькая малышка, – добавил шёпотом молодой человек, что придало фразе эротико-юмористический оттенок.
– Ах, полноте вам…
– Ах, сударыня, у меня к вам два вопроса. Первый: Родина-мать стоит?
– Куда ж она денется?
– И второй: скажите, Рита, мы с вами сегодня обретём друг друга?
– Я с Викой иду гулять, – прозвучало как гром среди ясного неба.
– Вот это номер…
– Что тут неожиданного? Мы с ней давно не виделись, я соскучилась.
Пребывая в полной растерянности от услышанного, как в КВНовском конкурсе «разминка», Фёдор выдал первую глупость, пришедшую в голову:
– В «Новороссийском рабочем» писали, что вечером может подняться ветер. Потеплей одевайся, простынешь – мне тебя потом вареньем отпаивай.
И вместо ожидаемого: «О!.. Ты обо мне заботишься?» – холодный девичий голос, похожий на звон стальных шпаг в пустом зале, безжалостно зачитал приговор: «Я в поездке купила чёрную толстовку с капюшоном, так что теперь за моё здоровье не беспокойтесь».
Фёдор понял, что это конец. Девушка произнесла кодовое слово.
– Будете сегодня с Вик-вик, как две пантеры, в дебрях Пионерской рощи распивать разные напитки?
– Нет, конечно, «на сухую» будем сидеть.
– Удачно вам покутить.
– Ну всё, надулся, Пузырь.
– Мне пора рыбок кормить, а то, если их долго не кормить, они тонут. Прощайте, сударыня.
– Прощайте, прощайте.
Два месяца ухаживаний были потрачены впустую. В это невозможно было поверить и ещё сложней принять. После того как две недели назад сотрудники юридического отдела, подобно старшеклассникам, обнявшись на лестничной клетке, одаривали друг друга поцелуями в шею, сегодняшнее развитие событий казалось невероятным. «Как люди могут расстаться, если им комфортно вместе? – не давала покоя мысль. – Это всё равно, что назло любимому внуку отписать квартиру государству». Однако коварная разлука склонила чашу весов в свою пользу. Рита обещала в поездке окончательно определиться со своими чувствами к Фёдору и, подобно Тесею, отправляющемуся проведать Минотавра, вернуться домой либо под белыми, либо под чёрными парусами.
Достав со шкафа пачку сигарет и плеер, Фёдор решил выдвинуться на свежий воздух. Шесть плоскостей однокомнатной «норы», получивших жизнь при Никите Хрущёве, в этот момент со всех сторон равномерно давили на её обитателя, подобно толще черноморской воды, давящей на краба, ползущего по дну Цемесской бухты.
«Да… эффект был велик. Таких ударов великий комбинатор не испытывал давно»2. Непонятно, что делать и куда теперь бежать. Просить, умолять, попробовать всё сначала – невозможно, легче засунуть руку в огонь. Образовавшуюся дыру заполнить было некем. Сверкнувшая ранее мысль о разработке проекта «запасной аэродром» на случай «отказа двигателя» была признана абсурдной и сразу же была уничтожена за ненадобностью.
Опыта выхода из подобного нокаута ещё не было. Впрочем, не было и опыта качественного ухаживания за приличными барышнями. Дамы, встречающиеся на жизненном пути Фёдора, отдавались ему без остатка максимум на втором свидании, независимо от вложенных в их обхаживание денежных затрат и сил. Кто знает, может, это была норма поведения, утвердившаяся в умах юношей и девушек постсоветского периода, а может, это был осознанный выбор самого молодого человека – брать в разработку заведомо беспроигрышные варианты. Как бы то ни было, прошлого не вернуть.
Сейчас Фёдору больше всего на свете хотелось, чтобы старик Хоттабыч сошел с телеэкрана, вырвал волос из бороды и аннулировал этот досадный проигрыш. Чтобы об этом все забыли. Но на морском дне, близ развалин пляжа «Рыбзавод», среди водорослей и мидий, заветный кувшин со сказочным другом так и не попался.
НЕОБИТАЕМЫЙ ДОМ
02 сентября 2006 года
Под натиском кроссовки скрипнула доска в полу расселённого двухэтажного дома, тянущего к себе, как магнит, чудаков – любителей завораживающих видов покинутых квартир. Разбросанные по коридору книги и части детских игрушек напоминали кадры из документального фильма о городе Припяти. Из-за угла показалось огромное, на всю стену, ещё пахнущее свежей краской чёрно-жёлтое граффити солнечного затмения с надписью в центре «Виктор Цой».
Валяющиеся по углам белые клавиши музыкального инструмента помнили касания кукольных пальцев восьмилетней девочки, разучивающей гаммы. Если бы сегодня первые могли встретиться со вторыми, то высекатели нот ни за что бы не узнали морщинистые руки взрослой тётки. Когда шесть матерящихся грузчиков вносили юное пианино в детскую комнату, могло ли оно представить, что через сорок лет, оставленное хозяевами в родных стенах, оно даст свой финальный концерт под дирижёрский взмах ковша экскаватора.
Белый кухонный кафель, на совесть скрепленный со стеной, походил на капитана в парадном кителе, принявшего решение до последней секунды оставаться на гибнущем судне. Усадив свою команду в шлюпку, он молча оттолкнул их ногой от борта, оставив себе лишь в воспоминаниях запах канифоли, проводное радио, бобинные записи с Высоцким, гранёный стакан со сгоревшими спичками, дефицитный чехословацкий хрусталь и, как выяснится позже, не менее дефицитную уверенность в завтрашнем дне тёплой брежневской эпохи.
Спрессованные клеем четыре слоя обоев помнили настенные чеканки, часы с кукушкой, диафильмы на растянутой простыне, ковёр с восточным узором, похудевший к декабрю отрывной календарь и (куда ж без глотка воздуха из мира прекрасного) вырезанный из журнала «Работница» фотоснимок Боярского. Сколько же «тонн» информации пропустила через себя медь телевизионного кабеля, торчащего из стены в углу комнаты? Радиоволны, принятые антенной – «бабочкой», десятилетиями неслись по металлическому туннелю, превращаясь в голоса и лица дикторов вечерних новостей, сообщавших обитателям квартир о вводе войск в Афганистан, приходе к власти Михаила Горбачева, Чернобыльской катастрофе, крушении лайнера «Адмирал Нахимов» и о нелепой аварии, унёсшей жизнь лидера группы «Кино». Как хочется перенестись на машине времени туда, назад, предупредить кого нужно, и чтобы эти события никогда не произошли. Но, к сожалению, такую машину ещё не изобрели. Есть трагедия, которая тебя напрямую касается, но ты не в силах ничего исправить и лишь молча наблюдаешь за ней. Равно как по земле пошли трещины, началось движение тектонических плит, и ты беспомощен перед стихией. Оставаясь на своём берегу, шёпотом прощаешься с чем-то огромным и тёплым, медленно уходящим за горизонт: орденоносными Одессой, Киевом, Минском, европейской Ригой, восточной Алма-Атой и субтропическими Гаграми.
Земельный участок, на котором был расположен заброшенный дом, выкупила какая-то столичная компания, и вскоре на этом месте должно развернуться строительство очередной высотки, уродливо воткнутой в исторический трёхэтажный центр города, подобно сигаре, затушенной хамоватым внуком в бабушкином торте. Бездумное поклонение золотому тельцу безвозвратно выстригало послевоенный архитектурный стиль, насаждая взамен коммерческие громадины-короба. В благодарность за полученную жизнь,
