в нашей форме – не сосчитать.
И вздыхают солдаты облегченно, если по пути попадается балка, поросшая лещинником, пусть даже маленькая, не глубже кухонной кастрюльки или стирального корыта, либо березовый колок, – народ уже чувствует себя защищеннее, держится увереннее.
Главное было – добраться до Волги, до воды, а где плещется, играя своими неторопливыми водами, великая река, – там свои. Там, в одном ряду с такими же, как и они красноармейцами, окруженцы будут готовы отбить любую немецкую атаку.
Прошли танки, и опустела дорога, хотя мучнистая вредная пыль еще долго висела в воздухе. Выждав немного – не появятся ли мотоциклисты, – группа Тихонова двинулась дальше, к Волге.
Был лейтенант Тихонов человеком хуторским, выросшим на природе, подле реки – и не одной, между прочим, кроме великой Волги хутор их глядел своими окнами в другую речку, меньшего, естественно, калибра, но очень рыбную и теплую, словно бы ее питали какие-то горячие подземные воды. Тихоновы считались семьей казачьей, боевой, жили на хуторе более ста лет, за это время хутор здорово разросся, превратился в настоящее поселение, для самого же лейтенанта хутор был той самой точкой, без которой нет ни детства, ни родины, ни семьи, ни прошлого (как нет и будущего), – ничего нет, в общем. Даже света в окне…
Хутор Большой Фоминский отличался от других хуторов тем, что был полустепным, – там, где текла вода, обязательно росли деревья, а уж камышовых лесов, в которых обитали кабаны и крупные дикие коты, было столько, что через гряды одеревяневших стеблей не пробиться. Можно вообще остаться без рубахи и порток.
Кроме кабанов в зарослях водилось много змей, но змеи почти не были опасны, поскольку с человеком они старались не встречаться и, заслышав вдалеке шаги, уползали в какую-нибудь укромную щель, где человек их вряд ли может найти. А вот каракурты – бархатные черные пауки, чье брюшко на кардинальский манер украшено красным крестом, были опасны очень.
Яд каракурта мог убить кого угодно, даже быка величиной с железнодорожный вагон, – тот мог в несколько секунд откинуть копыта, вот ведь как.
Если в году выпадала теплая зима, то летом каракурта можно было встретить даже в собственном дворе, а уж чуть подальше, за огородами, их могло оказаться больше, чем комаров на покосе.
Тихонов шел в группе первым, старался схватывать все приметное, что попадалось ему на глаза – фиксировал, запоминал. Делал это на всякий случай – мало ли для чего и в какой непростой момент это может пригодиться. Засекал воронки от крупных авиабомб, окопы, которые были вырыты наспех и тут же брошены, смятые противотанковые пушки-сорокапятки, иногда раскрывал планшетку, заносил пометки на бумагу.
Дорогу облегчали различные воспоминания, с ними шагалось проще и быстрее.
А змеи… Ну что змеи? Они вообще-то – веселые существа, которые хоть и стараются не встречаться с человеком, но встречи все-таки происходят и, если им предлагают дружбу, – предложение принимают.
Как и на хуторе, так и здесь, было много душистого чабреца – лечебной травы, оберегающей людей от дурных привычек и алкоголя, полыни – жесткая, она растет густо, как рожь в поле, – часто встречается и верблюжья колючка, легко протыкающая шины у «эмки», стоит только на «траву» эту наехать.
А верблюд колючку любит больше всего, от мягкой свежей травы вообще воротит физиономию в сторону. У него своя психология и свои привычки, на губастой морде при виде мягкой травы часто бывает написано брезгливое выражение: трава хоть и зеленая, сочная, а есть нечего.
Когда началась война, верблюды исчезли – то ли их, как и мужиков из городов и сел, забрали на фронт, то ли за бесполезностью отогнали на восток – пусть экзотические звери сохраняются там.
Раздраженный на человека верблюд может харкнуть так, что тому потом не менее двух дней надо будет отмываться от слизистого вспененного плевка.
Змеи тоже часто заползали на хутор, старались улечься где-нибудь на солнышке, затихали, считая, что их никто не видит, но непрошеных гостей все равно обнаруживали. Либо куры, либо собака с кошкой и поднимали большой шум. Единственный человек на хуторе, который не боялся змей, был Колька Тихонов.
Однажды в Енотаевке, куда он ездил с отцом в заготовочную контору с телегой дынь, чтобы сдать сладкие плоды на вяление, он увидел приценивающегося к вяленой рыбе франта, наряженного в штаны из модной рогожки, при темном галстуке, повязанном под воротник тенниски. Галстук удивил Кольку больше всего. Он был сделан из высушенной змеиной кожи.
Тут и запала Кольке в голову мысль: а неплохо бы и себе соорудить такой галстучек, а! Раз уж в Енотаевке и в Астрахани ходят разрисованные по всем правилам изобразительного искусства модники, то хуторскому Кольке Тихонову сам бог велел таким галстучком обзавестись… Тем более что сырье можно найти под любым кустом.
Можно было, конечно, присмотреть на галстук шкуру, которую змея уже сбросила, Колька знал несколько мест, где этих шкурок было, как обрезков под швейной машинкой у хорошего портного, – лежали в несколько слоев, но шкурки эти были уже дряблые, сморщенные, для щегольского галстука не подходили, все они были второго или даже третьего сорта, поэтому надо было искать живую змею, желательно с красивым одеянием.
Лучше всего для галстука подходили два рода змей – яркие пестрые гадюки, живущие в лугах, где от ранней весны до поздней осени благоухают самые разные цветы от анютиных глазок и одуванчиков до кукушкиных слез, альпийского горошка и пастушечьих сумок, и змеи черные, лаково-блестящие, будто вырезанные из свежего антрацита, неведомой породы. Эти змеи любили жить в низких сырых местах, ловили там рыбу, лягушек, иногда поднимались чуть выше и питались там мышами. Ядовитые змеи эти, как слышал Колька, тоже происходили из породы гадюк.
Колька присмотрел большую черную змею и, когда та задремала на солнышке, взял рукав от старой телогрейки и постарался бесшумно атаковать ее.
Бесшумной атаки не получилось, змея почувствовала человека, распахнула большой опасный рот, сжалась в пружину и готова была прыгнуть, Колька, поняв, что сейчас произойдет, поспешно сунул в пасть змее ватный рукав.
Та вцепилась в него зубами, Колька ловко рванул рукав на себя, и гадюка мигом лишилась двух длинных, кривых, как шила для починки обуви, ядовитых зубов. Колька просто-напросто выломал их.
Следующие два зуба, начиненные ядом, появятся у змеи не раньше, чем часа через полтора, а когда и они будут выломаны привычным для Тихонова методом, то со змеей можно будет обращаться, как с обычной веревкой, – беззубая, она никому не причинит вреда, будет только шипеть да пытаться уползти куда-нибудь в укромное место, поскольку очередные ядовитые кривулины появятся у нее лишь через два месяца.
– Ну чего, подружка? – бесстрашно поинтересовался Колька, догоняя пытавшуюся удрать чернокожую красавицу. –
