ясностью и категоричностью.
— Мне давно уже нужен такой парень, — заверил он Ознобишина. — Организуй-ка ты мне в коммунистический союз учащихся, давно пора объединить нашу молодежь на подвиги во имя Советской власти.
Славка не знал ни что ответить, ни что сделать для того, чтобы объединить молодежь на подвиги…
— Да кто пойдет? — неуверенно произнес он. — Кто меня послушает?..
— А ты не робей, или забыл, что сказал? — решительно объявил Быстров. — Революционный держите шаг!
…Славка вышел из исполкома с бумажкой, написанной витиеватым писарским почерком:
«Циркулярно. Всем сельсоветам… Предлагается с получением сего выслать двух делегатов в возрасте от 13 до 18 лет в воскресенье 11 мая 1919 года в помещение Успенской трудовой школы к 10 час. утра с продуктами питания лично для себя на весь день…»
И 11 мая 1919 года произошло первое собрание молодежи, где провели запись всех желающих вступить в Коммунистический союз молодежи и на котором по предложению Успенского волкома РКП (большевиков) товарища Ознобишина избрали секретарем волостной комсомольской организации.
2
Великие события часто начинаются со слухов, а то и так, с пустых разговоров. На что уж событие — отступление Красной! Армии и приход белогвардейцев, а ведь слухам никто не верил до тех пор, пока не произошло само событие, да и оно-то произошло как-то так маловероятно и невыразительно, будто это не событие, а просто малозначительный эпизод обычного будничного существования.
Проскользнули какие-то сообщения в газетах, да и газеты-то поступали нерегулярно, точно они существовали сами по себе, а Успенское само по себе, доходили какие-то слухи, некоторые люди определенно утверждали, что Деникин вот-вот придет, но шло это все стороной и не имело, так сказать, никакой осязаемости, а ведь русский человек, как известно, не верит словам, ему все надо увидеть, пощупать собственными руками…
До поры до времени занятия в Успенском исполкоме шли своим чередом, власть подбирала где можно хлеб, хотя и без особого нажима, делила и переделяла землю, от случая к случаю разбирались какие-то гражданские дела, и только само начальство в исполкоме, увы, редело день ото дня, да еще Быстров становился все мрачнее и мрачнее, точно приближающиеся события отбрасывали на него свою тень…
Однажды под утро Славу точно кто-то толкнул в бок. Он открыл глаза. Никого. Спит младший брат Петя. Спит мама. Петя спит по-мужски, даже по-мужицки, сопит, время от времени похрапывает, лицо сердитое, точно серьезные заботы не оставляют его и во сне. Раннее утро шелестело за окном, и ровное мамино дыхание сливалось с шелестом листвы. Однако ощущение тревоги не проходило. Слава прислушался. Откуда-то доносился скрип телеги, гул голосов. Мальчик соскочил с дивана, надел штаны, рубашку, туфли на веревочной подошве и скользнул в окно.
Возле волисполкома стояло более десяти подвод, мужики и делопроизводители во главе с секретарем исполкома Дмитрием Фомичом Никитиным таскали бумаги, всякие там папки и пачки и бросали их на телеги.
Мальчик встал рядом, хотел спросить Дмитрия Фомича, куда это везут столько бумаг, но тот даже не обратил на него внимания. «Эвакуируются», — вспомнил Слава модное слово и с грустью подумал, что сейчас до него никому нет дела, ему даже эвакуироваться не нужно, настолько он никому не опасен.
Обоз с бумагами тронулся и исчез под горой.
Славе показалось, что его бросили. Оставалось только вернуться домой.
Он пришел, взялся за книгу. Не читалось, а тут еще послышался стук. Стучит-постукивает култыжка дяди Гриши, сторожа волисполкома, он вернулся с войны без ноги. Слышится недовольный голос Павла Федоровича Астахова. Он уже знает об эвакуации, об этом можно судить по его тону. Прежде он заискивал перед дядей Гришей…
Григорий, приложив палец к губам, — тссс! — показал куда-то себе за ухо.
— Что это еще за новости? — недовольно спросил Павел Федорович.
— Мне бы Славу… Вячеслав Николаича, — с усмешечкой произнес Григорий. — Кролики…
— Чего кролики?
— Разбежались. Язви их! Не поймаешь при одной ноге. Помочи прошу у Вячеслав Николаича…
Над Григорием потешались в деревне за то, что он разводил кроликов, кроликов крестьяне равняли с кошками.
Мальчик встрепенулся, отношение сторожа льстило: с того времени, как Слава Ознобишин стал секретарем волостного комитета молодежи, Григорий признавал его за начальство.
Слава опрометью выскочил из дому. Григорий поскрипывал сзади деревянной ногой.
— Да погоди ты, Славка… Дело-то видишь какое…
Слава остановился.
— Степан Кузьмич ждет, приказал звать втихую, в комитет партии созывает.
— Кого, коммунистов?
— Коммунистов, брат, уже нет, молодежь он ждет — вот кого!
— Значит, кролики…
— Какие там кролики!
В помещении волостного комитета находились все комсомольцы, что жили в Успенском. Они, как в школе, аккуратно сидели на скамейках вдоль выбеленных стен. Быстров вошел вслед за Славой, стал у стола, невеселыми глазами посмотрел на комсомольцев.
— Товарищи! — сказал он. — Нам пришлось временно оставить Успенское. Неизвестно, как скоро придут деникинцы, но вы должны быть готовы. Первое ваше испытание в жизни…
«Нет, не те слова, — с горечью подумал Слава. — Надо бы что-нибудь военное. Определенное. Раздать оружие, например…»
В голубых глазах Быстрова отчаяние.
— Мы ушли… — Он поправился: — Уходим… А вы остаетесь…
— Что же нам делать? — спросил Слава.
— Ничего не делать. Вы — дети. — Самое, самое оскорбительное, что он мог сказать! — Вы никому не страшны, будете вести себя разумно, деникинцы не обратят на вас внимания…
«До чего плохо я говорю, — подумал Быстров. — Разве с ними так надо?..» Внезапно лицо его светлеет, голос крепнет, от прежней виноватости, неуверенности нет и следа.
— Но вы — коммунисты. Почти коммунисты. Вы стали коммунистами раньше, чем стали взрослыми. Поэтому дисциплина, порядок и молчание! Мы хотим вас сохранить, и вы обязаны подчиниться. У коммунистов впереди еще большая дорога…
Все ждали наставления, но он неожиданно оборвал:
— А теперь по домам… — Подошел к каждому и каждому пожал руку. — Расходитесь. По одному. А ты, Слава, задержись.
Степан Кузьмич поплотнее закрыл двери.
— Слушай внимательно. — Глаза у Быстрова голубые и печальные. — Никуда мы не уходим, будем по логам, по задворьям скрываться. Воевать! Тебе — ждать. Все примечать и на ус мотать. — Быстров щипнул мальчика за верхнюю губу. — Усов нет, а все равно наматывай. Поручения будут, а пока — через день за реку, часов около пяти, на опушке, повыше усадьбы Введенского… Веди себя смирно, ни с кем не ссорься. Ваш дом обязательно под постой начальству отведут… Смекнул?
Они сидели в большой пустой комнате. В последний раз. Мальчик и Революционер. Слава на диване, Быстров на столе.
Степан Кузьмич поставил ногу на стул, обнял колено, голос приглушил, точно сказку рассказывает.
