ничего путного из меня не получится.
Так и сказал: «Ничего путного». И пусть мне было лет одиннадцать-двенадцать, я обиделся и запомнил. Может, если бы в дальнейшем я почувствовал, что отец заявил это сгоряча и на самом деле он так не думает, впечатление от тех слов стёрлось бы, ушло в прошлое. Но он, увы, год за годом доказывал мне, что не изменил своего мнения и я по-прежнему для него то самое «ничего путного». Когда-то я стремился переубедить отца, но со временем смирился. И даже стал отвечать ему взаимностью.
С мамой всё было гораздо сложнее.
После развода она два года была одна. Ходила на работу, занималась домашними делами, в мои — не особенно лезла, но всё же мы с ней много общались, постоянно проводили семейные вечера — вместе ужинали, смотрели кино и болтали. Мама тоже не гуманитарий — она учитель химии и биологии, — но всегда понимала меня гораздо лучше, чем отец.
А потом в её класс пришли двое новых учеников — мальчишки-близнецы. И их отец, будучи вдовцом, начал за ней ухаживать. Я не возражал — честно говоря, я тогда не осознавал, во что это может вылиться, более того, даже радовался за маму. Наконец она не одна, а в отношениях! Но через полгода мама неожиданно огорошила меня тем, что собирается замуж и у меня есть выбор — либо жить с ней, её новым мужем и его детьми, либо остаться здесь, в нашей старой квартире, одному.
Естественно, я никуда не поехал. Что я, сумасшедший? Я неплохо ладил с Виктором Алексеевичем и его близнецами, но это не значит, что я мечтал с ними жить. В двадцать лет это был бы тот ещё стресс.
В отличие от отца, мама звонила мне каждый день. Или я сам ей набирал. Но всё равно это было уже совсем не то, тем более что она почти целиком погрузилась в проблемы своей новой семьи. А их там было навалом — мальчишки-то подростки, с ними не соскучишься. Она настолько уставала от них и от кучи детей на работе, что я безмерно жалел её. И не стал говорить про смерть Полины. Мама хорошо её знала, так как преподавала химию в нашей школе и для нашего класса, и я не сомневался, что она очень расстроится. Расстраивать маму мне не хотелось, да и не поможет это ничем — Полину всё равно не вернуть.
У меня были и другие друзья кроме неё, но не настолько близкие — так уж получилось. Да и к тем, кто есть, тащиться в пять утра в гости непонятно зачем — не очень хорошая идея, у всех своя жизнь и свои проблемы. Кроме того, остальные мои друзья с Полиной не общались и не могли разделить горечь моей утраты.
Шагая вниз по улице, я постепенно дошёл до ближайшего к своему дому парка. Ворота ещё были закрыты, но я перелез через них без особых усилий, а затем направился к пруду, чтобы посидеть на лавочке и посмотреть на уток и голубей.
Голубей не было, а утки ещё спали, сбившись в стаю на противоположном берегу. Прижались друг к другу, засунули головы под крылья и дремали. Беспечные существа…
Подумать только — каких-то пару месяцев назад, в жарком июне, мы с Полиной приходили в этот парк после сдачи сессии, кормили этих самых уток, смеялись над чем-то… Я хорошо помнил, как классно и легко мне было с ней в тот день. И не мог понять, как всё могло настолько измениться, что я сижу теперь здесь совершенно один, а Полина…
— Я могу вам помочь, — вдруг негромко сказал кто-то рядом со мной, и я, вздрогнув, огляделся.
3
Выяснилось, что на другом конце лавочки сидит женщина. Когда она успела туда сесть, откуда появилась, почему я её не замечал раньше, до этого момента, я не представлял. И это было максимально странно.
Хотя сама незнакомка странной не была — обычная пожилая женщина, если не сказать старушка. Маленькая, сухонькая и морщинистая, как старое яблоко, в чёрно-белом костюме в крупный горох. Седые волосы были аккуратно подстрижены в виде каре, ярко-голубые глаза сверкали из-под таких же седых бровей, тонких, как две ниточки. Эти глаза казались удивительно живыми и молодыми, словно принадлежали не пожилой женщине, а молодой девчонке, которая присела на лавочку познакомиться с понравившимся парнем.
У меня отчего-то возникло ощущение нереальности. Я словно заснул тут, возле пруда с дремлющими утками, и видел непонятный сон.
— Что, простите? — переспросил я, не в силах осознать, чем мне собирается помогать эта женщина. Да я ведь и не просил помощи…
— Я могу помочь вам узнать, почему Полина покончила с собой.
Я не удивился. В принципе, то, что сказала эта женщина, вполне вписывалось в рамки странного сна. Я даже не стал спрашивать, откуда она знает Полину, — раз это сон, то в подобных вопросах нет никакого смысла.
— Я не верю в чудеса, извините.
— Никто и не говорил о чудесах. Я констатирую факт — я могу помочь вам узнать, почему Полина покончила с собой.
Я молчал, рассматривая женщину. Так снится она мне или нет? Она выглядела скорее как школьная учительница, но не как маг или медиум… или кто там ещё?..
— Я не маг и не медиум, — сказала вдруг она и улыбнулась. Взглянув на её светлую и открытую улыбку, я неожиданно осознал, что не говорил свои мысли про мага и медиума вслух…
— Всё просто. Ты хочешь узнать, почему Полина поступила так с собой? Хочешь. Я могу помочь. Вот и всё, что тебе следует знать.
Я помотал головой, уже даже не пытаясь понять, сон это или явь — просто какая-то… иррациональная.
— Как? Как вы можете мне помочь? Даже полиция отказалась что-либо делать, для них всё однозначно. Вы что, из полиции?
Вопрос был на редкость нелепым. Представить эту женщину в форме и с погонами у меня не получилось бы ни за что.
— Это уже моя забота, верно? — она смотрела серьёзно, и глаза были тёплыми и понимающими. — Тебе не обязательно понимать, как это работает. Более того, понимать — это даже вредно. Я могу сказать только то, что… верну Полину на один день.
— Вернёте?! — я задохнулся, и только благодаря этому умудрился не заорать от подобной реплики.
