Покойся с миром, товарищ Лаврушка. Эх… Тут одних мельниц килограммов пять, про пакетики я и не говорю! Но, знаешь, наплевать! Лишь бы чего не началось!
– И что там у тебя? – экономически оживился Троян, гася бычок в заросшей пеплом банке.
– Да всё! Вот чё ни назови – точно есть, бывшая моя очень по этой теме стукнутая была. Слушай, может, ты возьмёшь? Жалко выбрасывать! А оставить не могу. Баба другую бабу за версту чует – никаким шалфеем не перешибёшь!
– Давай, чоуш, – с равнодушной готовностью отозвался Троян, без лишних слов закинул мешок на спину и, пожав Стасову ладонь, отправился спать.
Вернулся к себе и Стас. Леночка сладко спала, разметав по подушке пшеничные локоны с остатками завивки.
Осторожно ее обняв, скоро заснул и он сам. Сон его был лёгок и безмятежен, как у преступника, который надежно замёл следы.
Троян же радостно водрузил мешок на обеденный стол, предвкушая, как утром обрадует супругу неожиданным ночным уловом.
Мешок смотрелся великолепно. Троян не выдержал и заглянул внутрь. Там и правда было всё, что пожелаешь.
Снедаемый нетерпением, он даже подумал, не разбудить ли жену, но вспомнил, что декрет – не отпуск, что сон многодетной матери тревожен, краток и священен, а разбудив ее, можно внезапно и больно умереть, – так что не стал. Сполоснул в ванной зубы жгучей полоскалкой из таёжных трав и на цыпочках пробрался в спальню.
Жена спала тяжелым окопным солдатским сном.
Троян приткнулся с краю, прикрыл не без труда добытым уголком одеяла зону труселей и стал смотреть в чёрный потолок.
"Бабы, – думал он. – Вот, к примеру, Стасова баба. Ну не коза ли? Вот спит и не знает, что по собственной глупой ревности только что лишилась тонны специй. А ведь это целая коллекция! Тут дело даже не в деньгах… Тут дело в ассортименте. Другая баба собирала, травинка к травинке, пакетик к пакетику, сколько времени и труда на это убила, сколько старания!.. Сколько всего можно приготовить теперь, вернее, она, Ленка эта, могла бы готовить и не задумываться, а есть ли в хозяйстве, скажем, толчёная летучая мышь для какого-нибудь её бабьего зелья вроде борща, а надо ли докупить, к примеру, волокон Туринской плащаницы, а где взять, ну и так далее. Такое наследство тебе другая баба оставила, так нет же. Тебе подавай мужика без пробега! Чтоб и духу другой бабы не было.
А моя-то чем лучше? Трое детей. Верен ей, как блохастый Бобик. А до сих пор меня обнюхивает!.." – додумал он уже засыпая – и провалился в тягучую дрёму.
И снилось ему, как жена недоверчиво обнюхивает его после работы. Как заглядывает в глаза, словно следователь, как щупает лазерной указкой глазное дно, будто адский окулист, допытываясь, не смотрел ли он, Троян, там, на работе, на других женщин. Не засматривался ли на туго обтянутые юбками задницы коллег, не лайкал ли накачанные орехи юных эскортниц в Инстаграме. А он-то ведь, грешен, нет-нет, да и засматривался. И орехи лайкал, чего уж. И сердце Трояна от этих осознаний ухало во сне кладбищенским филином и билось, словно в клетке, – и пятки холодели от ужаса.
«Баба другую бабу за версту чует – никаким шалфеем не перешибёшь!” – вспомнились вдруг слова Стаса, – и Троян вскочил.
Сел.
Уставился во тьму, вытирая футболкой ледяной пот с кучерявой груди.
Бросил взгляд на жену.
В льющемся из-за шторы свете фонаря, с разбросанными волосами и суровым тревожным лицом, это была не жена. Это была валькирия.
Троян встал на ватные ноги и вышел на кухню.
Дрожащей рукой неловко сгрёб сатанинский синий пакет, вынес его из квартиры, отворил со скрежетом вонючую пасть мусоропровода и бухнул в жерло зловещий Мешок Раздора.
Пришел и лег.
Закрыл глаза.
Открыл.
Взял с тумбочки телефон.
И удалил Инстаграм.
