здесь еще учиться три года.
– Ну а куда ей еще, кроме волшебного класса? – заметила Вика Моросова, лучшая подружка Жанны. – Как там? Не осилил учебники, иди в волшебники.
Смешки перешли в хохот.
– Блин, прикиньте, Громова как вернется из этой своей летней школы, как нашлет на всех нас порчу, – заржал Костик.
В принципе, Ева была бы не против уметь это делать, чтобы остановить поток их бессмысленных шуток. Самое паршивое заключалось в том, что они не видели проблемы в своих издевательствах. Они ведь никогда не бывали теми, над кем насмехаются.
– Не, она же у нас волшебница. Она к нам уже не вернется, – с притворным сожалением произнесла Золотарёва и добавила: – Нужно устроить проводы Громовой в последний путь.
– Венок закажем, – подхватил Костик, а потом повернулся к Еве и совсем миролюбиво спросил: – Ну зачем тебе волшебство, Ев?
Ева знала, что на вопрос не нужно вестись – за этим последует новый виток насмешек. Но этот почти нормальный тон, обращение по имени и то, что Костик к ней повернулся, заставили ее ответить. Она, дурочка, каждый раз еще надеялась, что случится чудо и они наконец поймут, что ведут себя как идиоты.
– Мне просто нравится волшебство, – сказала она, покосившись на спину Женьки Жарова, который не спешил присоединяться к общему веселью. Он даже не обернулся – так и продолжал рисовать какую-то ерунду на доске: то ли смерть в балахоне, то ли всадников апокалипсиса.
– Это не лечится, – вынес вердикт Костик.
У Евы было гадко на душе. Отчасти от того, что в чем-то они были правы: грезить волшебством в наше время было как пользоваться кнопочным телефоном – удел совсем уж старых людей, которые никак не могли приспособиться к новой жизни.
Волшебство не просто вышло из моды, оно высмеивалось и критиковалось. Волшебные должности упразднялись. И если раньше из каждого утюга говорили о том, что использование волшебства в повседневной жизни неоправданно, потому что затраты волшебника несопоставимы с мизерным результатом, то вскоре о волшебстве перестали упоминать вовсе. Оно вроде бы еще существовало, но никому не приходило в голову им пользоваться. В школах пропали волшебные классы, люди разучились колдовать. В битве за умы людей волшебство вчистую проиграло науке.
Вот только Ева мечтала о том дне, когда оно вернется в их мир и вновь займет свое законное место. Однажды ей попался тред о том, что волшебство ушло в тень не просто так, что за масштабной кампанией, призванной предать волшебство забвению, кто-то стоит. Возможно, Ева была слишком наивной, но она верила: то, что один человек может разрушить, другой непременно сможет восстановить. У нее была цель. И для этого ей нужно было во что бы то ни стало стать настоящей волшебницей.
– Короче, скидываемся на венок, – решил Костик и, встав со своего места, сделал вид, что лезет в карман за деньгами.
– Захлопнись! – неожиданно сказал Жаров, не отвлекаясь от рисования на доске.
Костик нахмурился и сел на свое место, а Жаров наконец отложил мел и, повернувшись, посмотрел прямо на Еву.
Ева внутренне подобралась. Никто никогда не знал, чего ожидать от Жарова. На тех, кто с ним близко не сталкивался, он производил вполне приятное впечатление. Например, Евина мама считала, что он милый и вежливый мальчик. Жаров действительно с виду был милым: голубоглазым, с русыми кудрями. Сущий ангелочек. Но правда заключалась в том, что утром он мог переводить бабушек через дорогу, а после обеда раздобыть где-то строительную пену и запенить ею замочные скважины в паре десятков кабинетов. Просто так.
А еще он мог вроде бы вписаться за тебя, а потом сделать что-нибудь такое, что предыдущие разборки покажутся детским лепетом. Так однажды пару лет назад он отобрал Евин рюкзак у того же Костика, который как раз собирался вытряхнуть его содержимое на землю и зачитать всем ее личный дневник: учительница психологии обязала весь класс записывать мысли, посещающие в течение дня. Ева, понятное дело, не горела желанием делиться своими переживаниями с одноклассниками, поэтому успела испытать облегчение и благодарность к Жарову, который просто проходил мимо и решил вмешаться. Вот только длилась ее радость минуты полторы, потому что Жаров зашвырнул ее рюкзак в ближайшую лужу и пошел дальше как ни в чем не бывало. А Еве пришлось под всеобщий хохот вылавливать промокший рюкзак из мутной воды. Дневник тогда тоже промок – и часть записей потекла. Ева получила двойку за практическую работу по психологии и очередной повод для «любви» к одноклассникам.
И сейчас она напряженно следила за Женькой, не зная, чего ждать. Однако тот, перестав наконец на нее пялиться, направился к окну и, бесцеремонно сдвинув в сторону чахлую герань, уселся на подоконник спиной к открытой створке. Он по-прежнему ничего не говорил, и это было странно.
– Жаров, ну-ка слезь немедленно! – раздался от двери голос учительницы математики. – С ума сошел? Четвертый этаж.
– Да не волнуйтесь, Елена Иванна, я левитировать умею.
Жаров закинул ногу на ногу и, придерживаясь за раму, отклонился назад.
– Слезай сейчас же, левитатор! – закричала Елена Ивановна, и кто-то из девчонок взвизгнул.
У Евы тоже екнуло в груди, потому что она никогда не могла понять причины выходок Жарова и границы, которые он готов переступить.
– Ну правда умею. Показать?
Что он там собирался показывать, было непонятно. Левитации обучали только в академии, и прилично летать волшебники начинали лишь ко второму году практики.
– Женя, ну хватит! – попросила Елена Ивановна.
– Ну хватит так хватит, – притворно вздохнул Жаров и спрыгнул с подоконника.
– Вот что тебе вечно неймется? – покачала головой учительница, подходя к своему столу. – Что на этот раз случилось?
– Да скучно просто, – серьезно заявил Жаров.
– Да просто Громова в волшебную школу намылилась, – издевательским тоном сказала Золотарёва.
Ева сжала зубы. Вот кто ее тянул за язык? Не дай бог теперь родители узнают.
– Ева, ты всерьез решила идти в волшебную школу? – удивленно спросила Елена Ивановна и сняла очки, а потом снова их надела. Так она делала, когда на ее уроках что-то шло не по плану. – Ева, ты же понимаешь, насколько это бесперспективно? Ты просто потеряешь три года и потом никуда не поступишь!
– Я понимаю, – Ева с трудом разлепила губы, чувствуя, как горит лицо.
– Неужели твои родители поддерживают?
Ева кивнула, опустив голову. Врать она совсем не умела.
– Хотя да, у тебя же папа… Ладно. Женя, займи, пожалуйста, свое место, – сказала Елена Ивановна, и Жаров неожиданно не стал выделываться.
Проходя мимо Золотарёвой, он одним движением смахнул на пол все, что перед ней лежало.
– Упс, – сказал он и уселся на свое место позади Евы.
– Придурок, – прошипела Жанна, заливаясь краской.
Костик тут же бросился собирать ее вещи с пола, а Елена Ивановна сделала вид, что ничего не произошло. Ева иногда не понимала действий не только одноклассников, но и учителей.
Взгляд Жарова жег ей затылок до конца урока. Очень хотелось обернуться и попросить его прекратить пялиться, но Ева не хотела лишний раз нарываться. И так было тошно.
Глава 2. Волшебная дорога
– Все, мамочка, пока. Мы опаздываем, – Ева натянула джинсовку и бросила взгляд на часы с кукушкой, висевшие в прихожей.
Часы папа привез из Усолья-Сибирского, куда ездил в позапрошлом году на Сибирский конгресс волшебников. Как и в любом волшебном предмете, в них не было ни батареек, ни каких-либо механизмов, но кукушка исправно выскакивала из домика каждый час. Пока выскакивала. Ева, вопреки здравому смыслу, надеялась, что волшебство часов не иссякнет, хотя никаких оснований для этой надежды не было. Волшебство иссякало. Всегда. Поэтому в нем не было смысла. Еще лет пять назад об этом рассуждали все, начиная от блогеров и заканчивая ведущими новостных каналов. Теперь же даже разговоры о волшебстве сошли на нет.
Мама на миг обняла Еву, а потом потянулась обнять и поцеловать Илью, и Еве пришлось прижаться к стене, потому что три квадратных метра явно не были рассчитаны на двух уже взрослых детей не самой хрупкой комплекции и такую же весьма упитанную женщину. Особенно если учесть, что часть пространства прихожей занимал свернутый ковер-самолет, который давно не летал, но с которым папа все никак
